А теперь посмотри: коли б был весь волжский путь под государевой рукой, то закупая пряности, шёлк да хлопок в Персии, мы бы с выгодой продавали их в Ивангороде, да в Любеке. А можно и до Антропа дотянуться, но тут считать надо, может и не так выгодно будет. Хотя, если дозволить сквозным товариществам проходить по Руси беспошлинно, то и в Антропе цена будет хороша.
— Это что за товарищества такие.
— А, чёрт, — Андрей привычно перекрестился после поминания нечистого и пояснил: — Это такое товарищество, что повезёт товар от Персии до Антропа без перепродажи по пути. А вообще, Иван Юрьевич, вот что я тебе скажу: внутренние таможни надобно убирать, ибо они только мешают, обогащая лишь своих держателей. На мой взгляд, для казны государевой достаточно брать мыто на въезде и выезде из страны плюс налоги.
— Вот всё-то тебя не устраивает, князь.
— А вот тут ты не прав, Иван Юрьевич, многое мне по сердцу. Но внутренние таможни больше зло, чем польза. Хотя я понимаю, что не всё в наших силах, но уж сквозным товариществам даровать беспошлинное прохождение точно будет надобно. А ещё вот и про Казань с Астраханью говорил, говорю и буду говорить, что надобно их под государеву руку приводить.
— А чем тебе государев ближник Шигалей не по нраву?
— Тем, что ненадёжный он. Верные людишки донесли, что объявились в Бахчисарае казанские послы, говорят, что ныне в Казани не довольны действиями русских и тем, что хан марионетка Москвы. Просят, мол, на казанский трон кого из Гиреев послать.
— Что за людишки? — разом насторожился Поджогин.
— Разные. Из тех, что в Крыму живут, но с купцами общение имеют. В основном из обращенцев.
— Есть ли им вера, князь? Они ведь от бога отступились.
— А они не за веру, они за злато-серебро стараются, — усмехнулся Андрей. — Так что ты бы брату-то отписал, чтоб присмотрелись там, а то не ровен час, быть беде. А Фёдору я вместе с подарком предупреждение уже отправил.
— Ох и умеешь ты, Андрей Иванович, утешить, — невесело усмехнулся Шигона.
— Тут, Иван Юрьевич, как в поговорке: лучше сейчас перебдеть, чем потом локти кусать. А крепкой торговле частые политические перестановки очень даже мешают. Так что купцы тут одни из самых заинтересованных получаются.
— Так-то оно так, но всё же зря ты купцам много благоволишь, князь. Купец не по чести служит, а за злато. Коль запахнет барышом, он и Мамоне служить станет.
— То мне ведомо, но порой жизнь заставляет выбирать не между добром и злом, а из двух зол меньшее. Тут главное самому не совратиться, а это, подчас, куда сложнее. Ну да что мы всё о делах да о делах. Эх, а не хлебнуть ли нам той наливки, что жена твоя ставила, а, Иван Юрьевич, ох и хороша была та наливочка.
— Отчего ж не выпить, коли душа просит? Сейчас слуг кликну — принесут.
Правда, последующее застолье продолжалось недолго. Шигоне с утра к государю идти, а Василий Иванович, как известно, лишнего пьянства не любит. Да и стемнело уже за окном, на улицах скоро рогатки ставить начнут, да тати на разбой выйдут. Так что вскоре, тепло попрощавшись с хозяевами, Андрей покинул гостеприимный дом и в окружении дружинников, светивших дорогу прихваченными заранее факелами, тронулся домой.
* * *
Между тем события в мире протекали своим чередом. 11 декабря 1519 года сейм Польского королевства объявил Тевтонскому ордену войну, и к границам Пруссии двинулось четырёхтысячное польское войско под командованием одного из лучших полководцев Польши — великого гетмана коронного Николая Фирлея. Событие, которого многие так долго ждали, а некоторые ещё и тщательно готовили, наконец-то свершилось.
Усилившись по пути чешскими наёмниками Яна Жеротинского, польское войско вступило в пределы Ордена и, двигаясь на Кёнигсберг, вышло к замкам Мариенвердер и Пройсиш-Холланд. Однако без осадной артиллерии, которая катила где-то позади с обозом и должна была подойти значительно позже, взять их было практически невозможно, а потому армии пришлось остановиться и начать обустраивать лагеря для правильной осады, дабы не оставлять непокорённые твердыни у себя за спиной. Одновременно в Гданьск и Торунь, с целью укрепления их обороноспособности, были посланы дополнительные войска, а каперский флот начал блокаду орденских портов: Кёнигсберга и Пиллау.
Правда, для Альбрехта это не стало чем-то неожиданным. Через своего агента канцлера Шидловецкого, который получал деньги не только от императора, но и от гроссмейстера, он знал обо всех готовящихся в Польше мероприятиях и даже временами получал от канцлера в подарок копии секретных документов. Так что стоило лишь жолнерам Сигизмунда напасть на владения Эрмландского епископа, как великий магистр во главе трехсот всадников и двухсот пехотинцев тут же нанёс ответный удар и 31 декабря захватил замок Бранево на берегу вислинского залива. И этим, по существу, успехи великого магистра и ограничились. Словно в ответ, в тот же самый день отряды польской кавалерии вломились в Натанген дабы предаться там самому благородному делу — грабежу местного населения. Тем самым инициатива в войне Орденом была утрачена, и случилось это из-за банального отсутствия резервов. Денег, которые ему тут же выделил дьяк Харламов, хватило на найм лишь тысячи воинов, а пришедший через Мемель обоз привёз и вовсе мизерную сумму, которой и на три сотни-то едва достало. А потому Альбрехт бросился вымаливать деньги у всех, с кем имел хоть какие-то договорённости.
