— Вы правы. Но ведь ещё не известно, чем закончатся переговоры, герр Дитрих.
— Бросьте, все понимают, что теперь войны уж точно не избежать. Так что рад буду видеть вас у себя. А пока что стоит вернуться к празднику. Не стоит столь явно игнорировать танцующих. Тем более, как я заметил, вы решили приударить за малышкой Агнессой?
— Даже не думал.
— И правильно. Агнессу все зовут не иначе как монашкой. Если хотите составить конкуренцию его милости Альбрехту, то советую вам переключить своё внимание на других.
— А я слыхал, что и про вас ходят слухи как о ходоке по чужим альковам.
— Ох уж эти придворные. Болтают и болтают. Не волнуйтесь, князь, если у нас вдруг совпадут пристрастия, я уступлю гостю.
— Тогда позвольте вас оставить.
Андрей покинул общество фаворита и задумался. Жаль, конечно, что столица ордена ещё не обзавелась своими типографиями, но с другой стороны, копий «писем Штирлица», у него было достаточно, потому как заранее предполагалось печатать их в нескольких местах. Раз не получилось в Кенигсберге, то всё одно отпечатают в Любеке и будут распространять бесплатно, потому как всю оплату Андрей брал на себя, точнее, собирался переложить на плечи гданьских купцов. Зато само по себе знакомство с фаворитом это неплохой плюс. Ведь с ним куда проще обсудить текущие надобности, прежде чем выносить их на суд магистра. Взять тех же чеканщиков. Что, на Руси не могут сделать нормальной монеты, чеканя какую-то чешую? Наверное, могут, но даже приезжий Аристотель так и продолжал бить овальные монетки. А если обучить своих умельцев? Ведь всё одно денежная реформа на Руси созрела и даже перезрела, и её так или иначе будут проводить либо Василий, либо, как и в иной истории Елена. А тут и свои мастера готовые подоспеют. Да и просто иных вопросов было немало, которые можно было разрешить сам-двое, не беспокоя государей.
А вот по поводу юной фройлен мысли путались. В конце концов, молодое тело требовало своё, но стоило ли пытаться? В конце концов, он решил не забивать голову и пустить всё на самотёк, а пока просто воздать должное хозяйскому угощению, тем более что пир продолжился.
Вновь несли мясо, подливки, вновь пажи наполняли кубки, звучали здравницы. Потом вновь были танцы, и Андрей даже пару раз пригласил Агнессу в круг, благо это были всё те же бас-дансы или, говоря по простому «прогулочные танцы». А вот танцевать что-то напоминающее вольту он даже и не пытался.
Под конец подали десерт: фрукты, пирожные, марципаны и, конечно, традиционные вафли с заварным кремом и ягодами. Однако больше всего Андрея поразил сливочный пудинг из лепестков роз с розовой водой, орешками и засахаренными фиалками. Просто потому, что фиалки он воспринимал как декоративные цветы, а не как что-то съедобное.
Потом были вновь танцы, выступления певцов и игры. Веселье закончилось далеко за полночь, и в отведённые для посольских покои князь и сын боярский добрались лишь с помощью слуг. Правда перед расставанием, Андрей успел договорится с Юргеном о визите, так что культурная программа на этом явно не заканчивалась.
Пока же князь предавался личным делам, состоялась вторая встреча Замыцкого с Альбрехтом. Кроме основных дел, посол узнал от магистра, что венгры заключили трёхлетнее перемирие с турками и, по мнению многих, этому способствовал король Сигизмунд, ибо данное перемирие выгодно было только ему.
Всё это, а так же результаты переговоров Константин Тимофеевич подробно изложил в своём донесении, которое и вручил Андрею. Ведь по договорённости он должен был их в срочном порядке доставить до ивангородского наместника князя Хохолкова-Ростовского, а уж тот переправит их до государя.
Вместе с оказией в Москву послал депеши и Альбрехт. Андрей только посмеялся: как быстро из грозного капера сделали почтового голубя.
Но как бы там ни было, а в пятницу 20 мая на день Филиппа и Фалафея, русские корабли покинули уютную гавань Лабиау и, спустившись по реке, вспороли острыми носами воды Куриш-Гафф.
* * *
Возле большого стрельчатого окна, распахнутого по случаю жаркого дня, стоял с бокалом в руках мужчина лет сорока, одетый по последней германской моде в двухцветный бархатный вамс, позволявший видеть батистовую рубашку с воротом в мелкую складку, и украшенные тесьмой плюдерхозе (так назывались невероятно широкие сборчатые штаны, которые сами состояли из продольных лент, перевязанных в нескольких местах и закреплённые у пояса и колен). Поверх вамса был надет застёгнутый на боку фальтрок без рукавов. Одежда ландскнехтов, ставшая невероятно популярной среди купечества и дворян с лёгкой руки почившего ныне императора Максимилиана неплохо смотрелась на мужчине.
Кстати вместо длинных локонов, спадавших на плечи, стрижен он был так же по последней моде, только-только входящей в обиход: так называемой Kolbe — короткой прямой стрижкой. Подбородок и щеки его обрамляли коротко и прямо подстриженные борода и бакенбарды.
В общем, было видно, что мужчина внимательно следил за веяниями моды.
Звали модника Клаус фон Эльцен, и как многие представители рода фон Эльценов до этого, он состоял членом городского магистрата ганзейского города Гданьск. Как и большинство коренных горожан, доставшихся польскому королевству от Ордена, он не принимал введённое поляками новое наименование города, и в неофициальных беседах продолжал звать его по старинке, Данцигом.
