Княгиня - [54]

— Моя задача в том, чтобы оберегать честь дома Памфили. Что же касается твоего пребывания здесь, — добавила Олимпия, — то цель у него одна — молиться за мужа с тем, чтобы тебя не постигла моя участь.

Олимпия подтвердила сказанное столь энергичным кивком, что вновь, как и прежде, заплясали ее некогда черные, а теперь подернувшиеся серебром локоны. Кларисса виновато опустила голову. Она понимала, что ее возвращение сюда было неразумным шагом, в особенности после стольких лет, потраченных на то, чтобы навеки позабыть и сам Рим, и все, что здесь с ней происходило. Кларисса противилась этой поездке. Инициатива исходила от ее супруга, лорда Маккинни. Заболев малоизвестной болезнью, желчной горячкой, он пожелал, чтобы она помолилась за него в Риме, и с упорством, достойным лучшего применения, настаивал на поездке.

С какой радостью Кларисса очутилась бы сейчас в Мунроке, их родовом замке, затерявшемся среди болот Шотландии, куда супруги перебрались сразу после свадьбы, — королева из соображений политического порядка не пожелала иметь среди своих придворных дам в Лондоне шотландку. Поначалу ее терзало одиночество, даже бок о бок с Маккинни было трудно с ним справиться, однако Кларисса со временем привыкла к обществу супруга, к которому впоследствии прониклась искренним уважением, еще позже оно переросло в любовь. Маккинни был неизменно учтив, доброжелателен; днем они объезжали угодья, на многие мили раскинувшиеся вокруг Мунрока, следили за ходом полевых работ, вечера коротали у камина за чтением вслух или же отправлялись в свою обсерваторию, оснащенную новейшими телескопами, привезенными Маккинни в Шотландию из Италии, где он побывал еще холостяком и где познакомился с самим Галилео Галилеем, посвятившим его в тайны астрономии.

Когда у Клариссы случился выкидыш — в наказание за нежелание вступать в брак, как она полагала, — лорд Маккинни утешал ее, пытаясь умерить горе, вызванное не только потерей ребенка, но и перспективой не иметь детей вообще. Ради жены он готов был забыть даже о закадычных друзьях: пресвитерианском пасторе из ближайшей деревни, своем управляющем и жившем по соседству баронете, с которыми встречался каждую неделю. Они вечно о чем-то спорили, что-то обсуждали, бубня на своем чудном диалекте, звучавшем для Клариссы тарабарщиной. Маккинни был человеком в высшей степени уравновешенным и никогда не выходил из себя, хотя споры порой разгорались нешуточные. Центральной темой их, как догадывалась Кларисса, была политика: борьба короля с парламентом, яблоком раздора которой стал молитвенник, навязанный королем всем своим подданным. Отправляя жену в паломничество одну, Маккинни решился на необъяснимый, с точки зрения Клариссы, шаг. Княгине даже подумалось, что молитва в его здравие явилась неким предлогом — но предлогом для чего?

Голос Камильо вернул ее к действительности.

— Если кавальере — наш враг, то не выбросить ли нам эти персики? — спросил юноша, взглянув на мать черными, напоминавшими пуговицы глазами.

Олимпия, на мгновение опешив, тут же расцвела.

— Какой же ты умница! — похвалила она сына, ласково погладив его по черным кудрям, таким же черным, как и у его матери в молодые годы. — Да, отнеси-ка эту корзинку на кухню и вели скормить ее свиньям.

Камильо схватил корзину и с раскрасневшимся от гордости лицом отправился выполнять поручение матери. Олимпия вновь повернулась к Клариссе.

— А ты, — наставительно произнесла она, — молись, дитя мое, молись! Если уж твоему мужу это не поможет, то тебе непременно.

7

На следующий день ранним утром Кларисса покинула палаццо Памфили с решительным намерением молиться! За воротами дворца она тут же накинула на лицо вуаль и направилась в церковь Сант-Андреа-делла-Валле, принадлежащую ордену теа-тинцев, неподалеку от пьяцца Навона. Еще в свой первый приезд Кларисса ходила к заутрене в эту славившуюся своим великолепным куполом церковь. Но по пути княгиня внезапно изменила решение. Посреди площади она повернулась и наняла стоявший возле палаццо Памфили экипаж, собираясь последовать в противоположном направлении, на другой берег Тибра.

У собора Святого Петра она велела кучеру остановиться. Башни колоколен притягивали ее взор будто магнит. Как мечтала княгиня когда-нибудь собственными глазами увидеть их, и какое возмущение вызывали они в ней сейчас! И все же она не могла оторвать взора от строения. Выйдя из экипажа, Кларисса направилась к базилике. Звонница, казалось, не имела стен, лишь ряды колонн и опоры, устремлявшиеся ввысь луковицей капители. Впечатление от звонницы было куда сильнее, чем на эскизе, виденном много лет назад. Невзирая на колоссальные размеры храма, все чудесно друг с другом гармонировало.

Вдруг кто-то обратился к ней, Кларисса вновь услышала ласковый и вместе с тем мужественный голос, голос из другого мира, который ей не забыть:

— Я знал, что это вы, княгиня.

Кларисса резко повернулась, настолько резко, что сбилась закрывавшая лицо вуаль. Перед ней стоял мужчина, с ног до головы одетый в черное.

— Синьор Кастелли? — вырвалось у нее. — Боже мой, вы в Риме?

— Где же еще мне быть? Я не уезжал из этого города.