Княгиня Ольга. Зимний престол - [31]
Знай Мистина, сколько людей у Куркуаса, отступил бы на сутки раньше. И увел бы домой пятнадцать тысяч, а не десять.
– И это верно, – он кивнул Родославу. – Но даже, допустим, возьмем мы две-три олядии. Что нам с них толку? Добычи там – одни доспехи, но нам этого не надо, свое бы увезти.
– Сколько-то людей мы так и так потеряем, – предостерег Ведослав. – А нам отроков на весла и сейчас не хватает. Потом опять скутары и добычу бросать? И так в Ираклии сколько добра побросали, аж сердце кровью обливается! Мужи и отроки за эту добычу жизнью платили! У меня сорок человек осталось – а я из Любеча полторы сотни уводил! Мужей и сыновей назад не приведу – так хоть добычей сиротам помогу. И бросать? К ящеру эти крады плавучие, самим бы уйти!
Мистина кивнул ему под громкий одобрительный гул. В Гераклее перед отплытием уже пришлось заново пересмотреть и перегрузить добычу, чтобы увезти наиболее ценное: крашеную тонкую шерсть, паволоки, шелковые одежды, дорогую посуду, оружие, драгоценности. Много бросили запасов вина в глиняных амфорах: этот груз был тяжел, занимал много места и мог легко пострадать, а к тому же от этой части добычи, даже довезенной до дому благополучно, уже через год останется лишь память в виде головной боли похмелья. И все же отроки, за лето привыкнув к изобилию греческого вина, что здесь пили даже рабы, ворчали с недовольством: поди, Куропас нашим вином упьется на радостях…
– Не будет моего согласия, чтобы добычу оставлять на берегу! – Молодой ловацкий князь Зорян сердито глянул на чересчур отважного Добрина. – Мало ли что, судьбы никто не весть! А не сумеем вернуться? Мало ли как обернется дело – отрежут нам греки путь, и уйдем с голой задницей, все паволоки Куропасу подарим! Хрен вам! Мы уж что взяли, больше из рук не выпустим!
– Да Куропас и подойдет, пока будем на море ратоборствовать! – поддержал Жбан.
Говорил он невнятно – от удара обухом топора по лицу при осаде одного из вифинских городков приобрел шрам через рот и лишился четырех передних зубов. Лишиться и добычи, оплаченной такой ценой, он был решительно не согласен.
Бояре и стоявшие за их спинами отроки загудели еще громче. Все помнили о тридцати с чем-то тысячах вражеского войска, оставленного позади, в Гераклее. Конечно, грекам тоже требовалось время на отдых от битвы, и большое, в основном пешее, войско могло делать немногим более десяти поприщ в день. Но и русы шли по морю немногим быстрее. И если Иоанн Куркуас, убедившись, что Гераклея досталась ему пустой, через день-другой двинется вдогонку, то может очутиться здесь, близ устья Ребы, всего на несколько дней позже Мистины. И если русы хотят все же попасть домой живыми и с добычей, то времени на новые подвиги у них просто нет.
– Если так, то мы можем пройти мимо устья пролива, только подальше в море, – сказал Эскиль. Это был довольно молодой человек, на пару лет младше Мистины, но Хавстейн не случайно приблизил его и сделал своим помощником: наряду с отвагой Эскиль был наделен холодным здравым умом. – Я видел, как олядии идут – они старые и гнилые. Выходить в море для них опасно – первая же буря их погубит. Даже не очень сильная. А на море волна. Удачный случай. Надо уходить сейчас, не мешкая. Тогда мы пройдем, а они не посмеют выйти из пролива и преследовать нас.
– Да и мы сейчас – не лебеди белокрылые, – напомнил Мистина. – Сколько скутаров чинить надо – сам знаешь. Нагружены тяжело, гребцов не хватает. Большая волна в море загубит и нас.
– А стоять ждать тихой погоды – дождемся здесь Куропаса, да по тихой воде и греки осмелеют, – подхватил Родослав. – Выйдут наперехват и пальнут.
– Да и чего ждать – осень на носу, – напомнил Тронд. – Вот-вот бури пойдут одна за одной, и вовсе к берегу прикует.
– Ждать нам нечего, – сказал Мистина. – Уходим завтра на заре. Тронемся на самом рассвете, авось греки прохлопают. Пустятся следом – пойдем дальше в море. Они побоятся от берега далеко отходить…
– Да и лучше утонуть, чем живьем поджариться! – вставил Ивор. – Я утонуть выбираю!
Мистина взглянул в сторону моря, где катились широкие сероватые валы с белой пеной. Дорога домой стала куда опаснее, чем та, что привела русов сюда три месяца назад – зеленовато-голубая шелковая гладь, расшитая золотой нитью солнечных бликов.
Пока бояре вслед за ним смотрели на море, будто вопрошая мысленно, какую участь им готовит это чудовище с тысячами пастей, Мистина вновь незаметно коснулся плотно завязанного витым малиновым шнуром шелкового мешочка под рубахой. Это был выкуп его жизни и удачи, которая была жизнью и удачей всех оставшихся при нем десяти тысяч русов – славян, норманнов, чудинов, ясов. И он готов был отдать все силы без остатка, лишь бы довезти этот выкуп по назначению.
В предрассветных сумерках русы поднялись со своих лежанок из травы и соломы – большинство шатров бросили в Гераклее, предпочитая взять вместо них побольше дорогой добычи, – и без лишнего шума разошлись по лодьям. Груз оставался на судах, так что на него времени не тратили. Дозорные с горы не могли рассмотреть в тумане, где находятся хеландии, но и греки не сумеют разглядеть русов. Бояре еще раз напомнили своим людям, как быть, если лодья попадет под огнеметный залп.
