Кнок, или Чудеса медицины - [9]

Бернар, близкий к обмороку. Должен вам сказать… что я человек очень нервный… Если я углублюсь в это, я потеряю сон.

Кнок. Вот это и требуется. Я хочу сказать, что впечатление такой же силы должно до конца потрясти слушателей. Вы, г-н Бернар, скоро к этому привыкнете. Но они должны потерять сон. (Наклоняясь к нему). Ибо их беда в том, что они спят в обманчивом спокойствии, от которого их рано или поздно разбудит молния болезни.

Бернар,весь дрожит и опирается рукою на бюро, отведя глаза в сторону. И мое здоровье не такое уж прочное. Моим родителям стоило немалого труда воспитать меня. Я хорошо понимаю, что на ваших снимках все эти микробы — не настоящие, а только изображение. Но все-таки…

Кнок, словно не слыша его. Для тех, на кого наша первая лекция мало подействует, у меня есть другая, под невинным заглавием: «Носители зародышей». В ней с полной ясностью доказывается на основании изученных случаев, что можно гулять с круглым лицом, розовым языком и превосходным аппетитом, и в то же время хранить во всех складках своего тела триллионы бацилл невероятной силы, способных заразить целый департамент. (Встает). Опираясь на теорию и опыт, я вправе заподозрить каждого встречного в том, что он носитель зародышей. Взять хотя бы вас: ничто мне не доказывает, что вы не являетесь таким носителем зародышей.

Бернар, встает. Я, доктор!..

Кнок. Хотел бы я видеть человека, который по выходе с этой второй маленькой беседы сохранил бы охоту быть легкомысленным.

Бернар. Вы в самом деле, доктор, думаете, что я — носитель зародышей?

Кнок. Почему непременно вы? Я назвал вас для примера. Но я слышу голос г-на Муске. До скорого свидания, дорогой г-н Бернар, и благодарю вас за согласие, в котором я не сомневался.

Сцена третья

Кнок, аптекарь Муске.

Кнок. Садитесь, дорогой г-н Муске. Вчера я имел возможность лишь на минутку заглянуть в вашу аптеку. Но одного взгляда достаточно, чтобы убедиться в том, что она в превосходном состоянии, что во всем царит полнейший порядок и что малейшие детали отвечают последнему слову науки.

Муске, он одет очень просто, почти небрежно. Вы слишком снисходительны, доктор.

Кнок. Такие вещи я принимаю особенно близко к сердцу. По-моему, доктор, который не может опереться на первоклассного аптекаря — то же, что генерал, идущий в бой без артиллерии.

Муске. Я счастлив, что вы придаете такое значение моей профессии.

Кнок. И я решил, что, конечно, такая организация дела, как у вас, находит награду и приносит вам в год не менее двадцати пяти тысяч франков.

Муске. Чистого дохода? Боже мой! Если бы я получил хоть половину этого!

Кнок. Дорогой г-н Муске, перед вами сидит не налоговый инспектор, но друг, смею сказать — коллега.

Муске. Я не позволил бы себе, доктор, оскорбить вас недоверием. К несчастью, я сказал вам правду. (Пауза). Мне величайшего труда стоит перевалить за десять тысяч.

Кнок. Но, знаете ли, ведь это позор! (Муске печально пожимает плечами). По моим соображениям, двадцать пять тысяч должны быть минимальной цифрой… У вас, однако, нет конкурентов?

Муске. Ни одного на пять лье в окружности.

Кнок. Так в чем же дело? Враги?

Муске. У меня нет врагов.

Кнок, понижая голос. Может быть, в прошлом какая-нибудь неприятная история… рассеянность… пятьдесят граммов лаудана вместо касторки?.. Это так легко случается.

Муске. Поверьте мне, ни малейшего недоразумения за двадцать лет практики.

Кнок. В таком случае… В таком случае… Но мне тяжело высказывать это предположение… Мой предшественник… оказался не на высоте своего призвания?

Муске. Это зависит от точки зрения.

Кнок. Еще раз повторяю, дорогой г-н Муске, все, что мы говорим, останется между нами.

Муске. Доктор Парпале — превосходный человек. У меня с ним лично были наилучшие отношения.

Кнок. Но все его рецепты, взятые вместе, не составили бы толстого пакета?

Муске. Вот именно.

Кнок. Сопоставляя это со всем тем, что я уже слышал о нем, я задаю себе вопрос: верил ли он в медицину?

Муске. В начале я добросовестно делал все от меня зависящее. Всякий раз, как люди мне жаловались на что-нибудь, если только это казалось мне серьезным, я направлял их к нему. Пиши пропало! Они больше ко мне не возвращались.

Кнок. То, что вы мне говорите, возмущает меня сильнее, чем я желал бы этого. Мы обладаем с вами, дорогой г-н Муске, двумя прекраснейшими в мире профессиями. Не позор ли видеть, как они мало-помалу снизились с того высокого уровня процветания и влияния, до которого довели их наши отцы? Я готов назвать это саботажем.

Муске. Совершеннейшая правда. Оставляя денежный вопрос в стороне, тяжело чувствовать, что ты скатился до положения ниже жестянщика или булочника. Поверите ли, доктор, моей жене не под силу покупать шляпы или шелковые чулки, в каких жена жестянщика щеголяет и в праздник, и в будни.

Кнок. Не говорите, дорогой друг, мне больно вас слушать. Это то же, как если бы мне сказали, что жена председателя Палаты Депутатов вынуждена стирать белье булочницы, чтобы заработать себе на хлеб.

Муске. Если бы г-жа Муске была здесь, ваши слова проникли бы ей в сердце.

Кнок. В таком кантоне, как этот, мы с вами не должны были бы терпеть нужду в самом необходимом.