Книжный вор - [74]

Шрифт
Интервал

* * * ПОДАРКИ № 6–9 * * *
Одно перо, две газеты.
Фантик от конфеты. Облако.

Перо было красивое и застряло в дверных петлях церкви на Мюнхен-штрассе. Оно криво торчало там, и Лизель сразу бросилась его спасать. Волокна слева были ровно причесаны, зато правую половину составляли изящные края и дольки зазубренных треугольников. Описать другими словами никак не выходило.

Газеты были извлечены из холодных глубин урны (добавить нечего), а фантик был выцветший и плоский. Лизель нашла его около школы и подняла к небу посмотреть на свет. На фантике обнаружился коллаж из отпечатавшихся подошв.

Наконец, облако.

Как можно подарить человеку кусок неба?

В конце февраля Лизель стояла на Мюнхен-штрассе и смотрела, как над холмами плывет гигантское одинокое облако, словно белое чудовище. Оно карабкалось по горам. Солнце затмилось, и вместо него на город взирало белое чудище с серым сердцем.

— Посмотри-ка туда, — сказала она Папе.

Ганс склонил голову и объявил то, что показалось ему очевидным.

— Тебе надо подарить его Максу, Лизель. Наверное, можно положить его на тумбочку, как другие подарки.

Лизель поглядела на Папу, будто он сошел с ума.

— Ага, а как?

Папа тихонько пристукнул ее по макушке костяшками пальцев.

— Запомни. А потом опиши ему.


— …Оно было как большой белый зверь, — рассказывала она в своем следующем карауле у постели, — и вылезло из-за гор.

Когда наконец после нескольких разных поправок и дополнений фраза сложилась, Лизель поняла, что добилась, чего хотела. Она представила, как видение переходит из ее рук в руки Макса, сквозь одеяла, и после записала свои слова на клочке бумаги и прижала его речным камнем.

* * * ПОДАРКИ № 10–13 * * *
Один оловянный солдатик.
Один чудесный листик.
Законченный «Свистун».
Пласт горя.

Солдатик был затоптан в грязь возле дома Томми Мюллера. Оцарапанный и побитый, что для Лизель уже было достаточной причиной. Даже раненный, он еще мог стоять.

Лист был кленовый, его Лизель нашла в школьном чулане между метлами, ведрами и швабрами. Дверь в чулан была чуть приоткрыта. Листик был сухой и твердый, как поджаренный хлеб, и по всей его коже тянулись холмы и долины. Неведомо как этот лист попал в школьный коридор и в тот чулан. Половинка звезды на стебле. Лизель подобрала его и повертела в пальцах.

В отличие от остальных подарков этот лист она не стала класть на тумбочку. Она прицепила его булавкой к задернутой шторе перед тем, как начать последние тридцать четыре страницы «Свистуна».

В тот день она не ужинала, не ходила в туалет. Не пила. Целый день в школе она обещала себе, что сегодня закончит книгу и Макс Ванденбург будет ее слушать. Он очнется.

Папа сидел в углу на полу — как обычно, безработный. К счастью, он скоро уходил с аккордеоном в «Кноллер». Уперев подбородок в колени, он слушал, как читает девочка, которую он так старался научить азбуке. Гордый чтец, Лизель выстроила перед Максом Ванденбургом последние пугающие слова книги.

* * * ПОСЛЕДНИЕ ОСТАТКИ «СВИСТУНА» * * *
…В то утро венский воздух за стеклами вагона был туманен, люди ехали, очевидно, на работу, и убийца насвистывал свою веселую мелодию. Он купил билет. Учтиво поздоровался с другими пассажирами и кондуктором. Он даже уступил место пожилой даме и вежливо поддержал разговор с игроком, который говорил об американских лошадях. В конце концов, Свистун любил поговорить. Он разговаривал с людьми и втирался к ним в доверие, обманом добивался расположения к себе. Он говорил с ними и когда убивал их, истязал, проворачивал нож. Только если поговорить было не с кем, он принимался свистеть — именно поэтому он насвистывал после убийства…
— Так вы думаете, всех обскачет номер седьмой, верно?
— Разумеется. — Игрок ухмыльнулся. Доверие уже завоевано. — Он подкрадется сзади и прикончит их всех до одного! — Он перекрикивал стук колес.
— Как скажете. — Свистун ухмыльнулся и принялся размышлять, скоро ли найдут новенький «БМВ» с телом инспектора.

— Езус, Мария и Йозеф. — Ганс не мог удержаться от недоверия. — И такое тебе дала монахиня? — Он поднялся и пошел прочь из комнаты, поцеловав Лизель в лоб. — Пока, Лизель, меня ждет «Кноллер».

— Пока, Папа.

— Лизель!

Девочка не отозвалась.

— Иди поешь!

На это она ответила.

— Иду, Мама. — На самом деле она сказала эти слова для Макса, подходя и кладя дочитанную книгу на тумбочку, к остальным подаркам. Зависнув над ним, она не удержалась. — Ну же, Макс, — прошептала она, и даже шаги Мамы за спиной не помешали ей бесшумно заплакать. И не помешали снять с ресниц глыбу соленой воды и оросить ею лицо Макса Ванденбурга.

Мама обняла Лизель.

Мамины руки поглотили ее.

— Я понимаю, — сказала Роза.

Она понимала.

СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, СТАРЫЙ КОШМАР И ЧТО ДЕЛАТЬ С ЕВРЕЙСКИМ ТРУПОМ

Они сидели на берегу Ампера, и Лизель сказала Руди, что подумывает завладеть еще одной книгой из бургомистерского дома. Вместо «Свистуна» она несколько раз читала Максу «Зависшего человека». Хватало лишь на пару минут. Еще она пробовала «Пожатие плеч» и даже «Наставление могильщику», но все это было не то. Хорошо бы добыть что-нибудь новое, думала Лизель.

— Ты хоть последнюю-то прочла?

— Ясное дело.


Еще от автора Маркус Зузак
Глиняный мост

Пять братьев Данбар жили в идеальном хаосе своего дома – без родителей. Пока однажды вдруг не вернулся отец, который когда-то их оставил. У него странная просьба – он хочет, чтобы сыновья согласились построить с ним мост.Откликается Клэй, мальчик, терзаемый давней тайной.Что случилось с ним в прошлом?И почему он должен принять этот вызов?«Глиняный мост» – история подростка, попавшего в водоворот взрослой жизни и готового разрушить все, чтобы стать тем, кем ему нужно стать. Перед ним – только мост, образ, который спасет его семью и его самого.Это будет чудо.


Я — посланник

Жизнь у Эда Кеннеди, что называется, не задалась. Заурядный таксист, слабый игрок в карты и совершенно никудышный сердцеед, он бы, пожалуй, так и скоротал свой век безо всякого толку в захолустном городке, если бы по воле случая не совершил героический поступок, сорвав ограбление банка.Вот тут-то и пришлось ему сделаться посланником.Кто его выбрал на эту роль и с какой целью? Спросите чего попроще.Впрочем, привычка плыть по течению пригодилась Эду и здесь: он безропотно ходит от дома к дому и приносит кому пользу, а кому и вред — это уж как решит избравшая его своим орудием безымянная и безликая сила.


Подпёсок

«Подпёсок» – первая книга из трилогии «Братья Волф» Маркуса Зусака. Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще – тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить.


Братья Волф

Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще — тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить. Мы братья Волф, волчьи подростки, мы бежим, мы стоим за своих, мы выслеживаем жизнь, одолевая страх.


Против Рубена Волфа

«Против Рубена Волфа» – вторая книга из трилогии «Братья Волф» Маркуса Зусака. Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще – тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить.


Когда псы плачут

«Когда плачут псы» – третья книга из трилогии «Братья Волф» Маркуса Зусака. Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще – тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.