Книжный магазинчик прошлого - [9]

Я распечатала пакет и достала книгу в мягком переплете, завернутую в атласную изумрудную бумагу, с открыткой, прикрепленной к лицевой стороне. Разорвав бумагу, я поняла, что держу в руках пьесу, которую знала наизусть. «Буря». Мама назвала меня в честь Миранды – в ее представлении самая светлая и прекрасная девушка во всей мировой литературе. На обложке книги огромная волна норовила захлестнуть судно, что везло короля и его свиту, включая брата Просперо, Антонио, домой со свадьбы принцессы. Мама часто присылала экземпляры с моей тезкой, когда находила их на аукционах и в антикварных магазинах. Редкое издание с сусальным золотом. Иллюстрированная версия из пятидесятых. Миниатюрная копия в форме подвески или брошки. А тут вдруг обычный мягкий переплет, каких тысячи. Подарок не в мамином стиле. Но только кто еще мог прислать мне эту посылку, если не она?

Я достала поздравительную открытку. На лицевой стороне была нарисована блондинка, которая нежилась на берегу и счастливо улыбалась. Ее глаза прятались за солнцезащитными очками, а короткие волосы развевал легкий ветерок. Посреди безоблачного неба виднелась надпись «Малибу, Калифорния», такая же белоснежная и блестящая, как и зубы этой блондиночки.

Текст внутри открытки не особо прояснил ситуацию.

«Понимание готовит нас к будущему».

И все. Никакого «привета от старого друга, о котором ты совершенно забыла». Или: «Это ассоциируется у меня с тобой. С любовью, тайный обожатель». Никаких отсылок к обреченному королевскому судну, нарисованному на передней стороне пьесы, к Просперо и его заколдованному острову. Только тяжелые слова, написанные такими темными чернилами, что казалось, они до сих пор не высохли.

Понимание готовит нас к будущему. Я уже где-то слышала это выражение. Может, от папы? Он вполне мог забыть написать свое имя на конверте. Вот если бы внутри оказалась пословица о трудолюбии или цитата Рузвельта, я бы решила, что открытка от него. Но эти слова не вписывались в формат его обычных отцовских советов. К тому же папа все-таки чаще приписывал свое имя к любому подарку, который покупала мама. Возможно, это была строчка из какой-нибудь песни, банальщина из печенья с предсказаниями или же фраза из нью-эйдж книг, которые Джоани, часто полушутя, цитировала. Только в моей голове слово «будущее» не звучало скрипящим голосом Джоани, а было нежной колыбелью. Ее пел глубокий, бархатный голос, от которого должно стать очень уютно, но вместо этого меня накрыла волна сожаления и пустоты.

Возможно, незнакомец процитировал одну из реплик Просперо, хотя рука Шекспира не чувствовалась. И все-таки это было похоже на что-то, что Просперо мог сказать зрителям в своем финальном прощании. Я прошлась глазами по тексту. В эпилоге не оказалось подсказок, но во второй сцене пьесы, когда Просперо рассказал Миранде, как его брат вытащил их из Милана, кто-то выделил еще одну его фразу:

«Теперь настало время и ты должна знать более. Дай руку и помоги мне снять волшебный плащ. Покойся здесь, ты символ чар моих.

Садись и слушай – узнать о многом ты должна».[1]

Узнать о многом ты должна. Понимание готовит нас к будущему. Если бы не общий посыл, я бы решила, что выделенные строчки были просто пометками предыдущего владельца книги, но слова Просперо и фраза из открытки… они были связаны. Правда, я не догадывалась, как именно.

Я вбила слова из открытки в поисковик. Вылезло несколько сотен статей с размышлениями об образовании и религии. Ни одной дословной цитаты и никаких отсылок к «Буре». Насколько я понимала, эта фраза вообще не являлась афоризмом, и все же я была уверена, что слышала ее раньше.

Я спрятала книгу в шкафчик, а открытку приклеила к холодильнику, надеясь, что сцена на пляже освежит мою память. Счастливое лицо женщины наблюдало за мной, пока я протирала стол, и хотя ее глаза скрывались за оправой очков, они все равно следили за мной.

Я подняла голову, ожидая, что выражение ее лица изменится, но, разумеется, ничего подобного не случилось, и все-таки после нескольких взглядов на ее небрежную прическу и белоснежную улыбку мне начало казаться, что ей известно что-то, о чем не знаю я.

* * *

К вечеру наша квартира была готова к празднику. Пришли несколько наших коллег, друг Джея, с которым он играл в футбол, и мои университетские друзья. Они принесли салаты, кускус, курицу и торт.

Мы устроились на полу гостиной, поставив перед собой по бокалу вина, а на колени положили бумажные тарелки. Все оживленно болтали. Именно такая вечеринка была мне по душе: только близкие друзья, только те, чье присутствие казалось мне чем-то само собой разумеющимся. Я села между Джеем и учителем рисования. Джей тренировал школьную команду по футболу и стал учителем истории относительно недавно, когда декретный отпуск нашей коллеги Анны затянулся. До того, как он вступил в наши ряды, я видела его лишь на расстоянии, знала, как выглядит его накачанное тело, как громко раздается звук свистка, когда он привлекает внимание своих учеников. Джей выглядел как типичный красавчик из старшей школы, но была в нем какая-то притягательная энергия, которая заставляла всех учительниц – молодых и пожилых – хихикать, когда он здоровался с ними. Он обладал такой сильной харизмой, что все очень хотели, чтобы он остался в школе, поэтому ему предложили должность учителя истории США у восьмого класса, хотя он окончил экономический факультет и никогда раньше не преподавал. Мне поручили ввести его в курс дела, что включало в себя больше уроков по истории, чем я могла предположить. Мы проводили вечера и выходные, изучая федералистов и Джефферсоновских республиканцев, спорные выборы 1800 года, дуэль между Гамильтоном и Берром. Он глупо улыбался, когда я объясняла ему, что раньше кандидаты сами принимали решения, а тот, кто занимал второе место, вне зависимости от партии, становился вице-президентом. Я сделала замечание, что он не слушает, а он сказал: «Ты так увлеченно рассказываешь. Это очень мило».