Книн пал в Белграде. Почему погибла Сербская Краина - [103]

Части Корпуса специального назначения не имели потерь в личном составе, что возможно лишь при условии, если корпус имел задачу как можно раньше и без потерь оставить территорию РСК. Его негативное влияние на конечный исход обороны РСК огромно и не может оставаться тайной. Командование корпуса не справилось с поддержанием дисциплины в частях, привыкших действовать по своему усмотрению. Это, конечно, его не оправдывает, как и командира корпуса генерала Милорада Ступара, на нем лежит еще большая ответственность, так как он, пока генерал Новакович находился в Женеве на мирных переговорах с хорватами, командовал группой «Кордун».

20

Для общего анализа событий весьма полезно и свидетельство полковника Богдана Миховиновича. Он прибыл в РСК 14 июля 1995 года на должность в службе ВВС и ПВО Главного штаба САК, непродолжительное время служил на аэродроме Удбина, помогал командованию в подготовке и планировании боевых задач. Полковник проанализировал активные и пассивные действия ПВО и действия по снижению потерь. Он считал, что сделано «очень мало для жизни и работы войск в военных условиях», и указал на это руководству. Перед самым началом операции «Буря», 2 августа, Миховинович с группой офицеров прибыл на Кордун и Банию, чтобы определить цели для обстрела артиллерийско-ракетными частями ПВО. Боевые действия 4 августа застали его на полигоне Слунь. С КП он поддерживал связь с аэродромом Удбина и Главным штабом САК в Книне, но во второй половине дня связь с южной группировкой САК прервалась.

В отчете полковник Миховинович тщательно и конкретно описал все увиденное и пережитое с 4 по 10 августа. Так, он отметил, что уже после обеда 4 августа, семьи милиционеров стали покидать город, что встревожило остальных горожан, в течение ночи через Слунь интенсивно шли колонны беженцев. На рассвете полковник Станко Летич стал останавливать на дороге машины, пытаясь предотвратить бегство военноспособных горожан, полковник Миховинович ему помогал. На мосту через Корану поставили боевую машину, полиция отделяла всех годных к военной службе граждан и автобусом возвращала их на линию фронта. Но все было тщетно: они быстро появлялись снова, пытаясь покинуть Слунь. Дезертиры объединялись в группы, из-за неприязни к офицерам становились опасны, угрожали убивать всех, стоящих на их пути.

«Принято решение об уходе из командования Корпуса специального назначения, — писал Миховинович. — Ушли полковники Гачич, Летич, Ковачевич и я, ушли вместе с беженцами. Всем нам было неспокойно. Ощущался распад. Гачич нас предупредил, чтобы мы ничего не комментировали. Нарастали заторы беженцев. Выход по направлению через Велюн оказался невозможен. Вновь вернулись на основное направление, которым шли все остальные. У Цетинграда мы отделились от колонны беженцев и ушли в Великую Кладушу, на КП группы ―Паук‖.

Генерал Новакович решил, что полковники Станко Летич и Гойко Ковачевич пойдут на Шамарицу, а я и Жарко остаемся с ним. От генерала Новаковича получил задание найти ракетную батарею "Куб" (для борьбы с воздушными целями на средних высотах)[182] и ввести ее в действие. После того, как два раза отправлялся из Великой Кладуши к Батноге, обнаружил след батареи. Виделся с генералом Ступаром. Он стоял на дороге, останавливал танки и возвращал их на линию обороны на реке Коране, группам пехоты давал указания сопровождать танки, он меня просил передать Новаковичу просьбу усилить его пехотой на левом фланге. Когда я передал генералу Новаковичу просьбу генерала Ступара, тот ответил, что для этого нет сил».

Характерна и следующая запись Миховиновича: «Возвращался в Велику Кладушу. Водитель остановил машину у группы людей. Нас спросили, что происходит, так как все их соседи собираются в дорогу. Я убеждал их, что создана новая линия обороны, что нет причины для страха, необходимо верить армии и командирам. Оставили их успокоенными. Так я узнал, что и Кордун обратился в бегство (время около 01.30)».

Следующие слова можно было бы воспринимать с юмором, если бы они не свидетельствовали о наступающей трагедии: «Пока ждал генерала Новаковича, один связист сообщил, что начальник Генштаба Армии Югославии (Момчило Перишич) призывает нас держаться! Надеюсь, что мне генерал Новакович даст какое-то задание, чтобы у меня было дело. Я не желал выглядеть дезертиром, хотя меня некоторые здесь уже считают таковым. Получил задание идти с полковником Булатом. В Муляве большие сборы. Сжигаются документы и идет подготовка к тому, чтобы оставить эту территорию».

Следующим, так сказать, кинозаметкам полковника Богдана Миховиновича не нужны никакие комментарии: «Стал попутчиком Николе Вучиничу и вместе едем за машиной полковника Булата. На пути от Войнича по направлению к Вргинмосту — колонна машин. Тут и тракторы, и танки. По нам бьет гаубица. Мы то на дороге, то в канаве. Вучинич нашел проселок и направил по нему колонну. Пустые села, нигде никого, все уже где-то в пути. На рассвете прибыли в Топуско. В центре города давка. Колонны беженцев впереди нас и позади нас. Нельзя ни в перед, ни назад. Носятся слухи, что усташи вошли в Глину, что некоторые беженцы из колонны убиты и что колонна остановлена. Около нас колонны набитых тракторов, автомобилей и телег. Безысходность ситуации вынудила нас уничтожать личные документы и записи. Сжег пропуска в Генштаб, в Командование ВВС, рабочий блокнот. Оставил только удостоверение. Слышатся предложения вернуться на Петрову гору. Мне страшно от предложений, которые все чаще повторялись. Подхожу к полковнику Булату и говорю ему, что Топуско — наш Вуковар. Мы имеем там основательно построенный населенный пункт, каждый дом — бункер, имеем укрытия примерно на 4000 человек. Дома оставлены, но полны еды, есть электричество, вода. Силы Унпрофора — некоторая гарантия от артобстрела, а их связь позволяет нам держать контакты с целым миром. Чувствую, что пережал, поэтому замолкаю. Для всех них я чужак, на которого можно не обращать внимания. Я должен доказать, что необходим им, но и пережимать не нужно. Спустя какое-то время прошу разрешить мне регулировать движение на перекрестке. Булат мне сказал идти.