Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов - [18]

Достаточно поднапрячь память, и вспомнятся десятки примеров, иллюстрирующих эту простую мысль.

Крылатый дядюшка Эйнар у Рея Бредбери.

Незнайкин воздушный шар, поднявшийся из Цветочного города, что на Огурцовой реке, и перенесший маленьких человечков в Зеленый город.

Доктор Кейвор с его волшебным веществом кейворитом из романа Уэллса.

Ковры-самолеты из «Тысячи и одной ночи» и «Старика Хоттабыча», дикие гуси Нильса и лягушка-путешественница у Гаршина…

Самолет Экзюпери, ракета Хайнлайна — все это продолжение воздушного шара. По сути вся литература состоит из множества воздушных шаров, которые украшают небо. Звезды холодны, они принадлежат ночи. Ангелы косноязычны и принадлежат Богу. Демоны — глухонемые все как один. Воздушный шар — самое человеческое создание, когда-нибудь придуманное людьми. Ну, может быть, еще — паровоз. Дневное небо должны наполнять воздушные шары. Большие, как бегемоты, и маленькие, как полевые мыши. Если бы я был политиком, я создал бы общественное движение под лозунгом: «Небо — для воздушных шаров!»

Почему-то, как я заметил, больше всего воздушных шаров запускают на окраинах мира.

Хорхе Борхес — далекая Аргентина. Кастанеда — Мексика. Африка — любитель пальмового вина Амос Тотуола. Сербия — Милорад Павич. Дино Буццати и Итало Кальвино — Италия, задворки Европы. В Евразии — покойные Боря Штерн и Юрий Коваль. И живые (и дай им Бог подольше побыть на свете!) Виктор Пелевин, Марина Москвина, Паша Крусанов, Сережа Носов.

Ни Центральная Европа, ни великая Америка за последние годы не построили ни одного воздушного шара, который был бы достоин неба. Наверное, поэтому там так скучно живут.

Всё рассказанное выше не эскапизм. Это реальная возможность подняться к небу и посмотреть с высоты на Землю. Увидеть те вещи, которые мы не видим, стоя здесь, на земле. Таинственное племя хазар. Настоятеля древнего итальянского монастыря, подобно сказочному Кащею чахнущего над книгой-убийцей. Черный чапаевский броневик, плывущий в пустоте времени. Ухмыляющихся африканских богов. Старый фрегат «Лавр Георгиевич», построенный по образцу знаменитой Пантагрюэлевой «Таламеги». И много чего другого.

В небе грустно без воздушных шаров. Они нужны человеку, как воздух и как любовь. И давайте побережем их создателей — они делают очень нужное дело.

«В такие дни. Стихи 1919–1920 гг» В. Брюсова

До 1919 года Валерий Брюсов к революционной тематике вроде бы ни разу не обращался. Но то ли революция стала донимать его своей колючей щетиной, то ли революционеры… Словом, теоретик и первый практик русского символизма, как игумен Пафнутий в «Идиоте» у Достоевского, руку приложил и к этой многообещающей теме.

Получилось у него так:

Пусть гнал нас временный ущерб

В тьму, в стужу, в пораженья, в голод:

Нет, не случайно новый герб

Зажжен над миром — Серп и Молот.

И так:

…И, когда в Москве трагические

Залпы радовали слух,

Были жутки в ней — классические

Силуэты трех старух.

То народными пирожницами,

То крестьянками в лаптях,

Пробегали всюду — с ножницами

В дряхлых, скорченных руках…

Это про трех парок, перерезывающих нить истории. Хорошее стихотворение, мне нравится.

Два приведенных примера двух разных стихотворений, взятых из одного сборника, показывают типичный подход поэта советской эпохи к своему творчеству. То есть, чтобы в книжку попали стихи хорошие, надо проложить их вещами пафосными, плохими, второго сорта, иначе следующей книжки дождешься разве что к десятилетию собственной смерти.

Сборник Брюсова революционная критика приняла по-революционному резко. Вот что писали про книгу ЛЕФовцы: «Основная черта буржуазной поэзии заключается в том, что она резко противопоставляет себя действительности… Ахилл для нее „эстетичнее“ Архипа, Киферы звучат „красивее“, чем Конотоп…»

На что Брюсов отвечал не по-символистки прямо: «Ахилл в самом деле „эстетичнее“ Архипа, то есть пригоднее для поэзии. „Ахилл“ имеет огромное содержание; „Архип“ — никакого: это только собственное, „крестильное“ имя, и ничего больше».

И ведь действительно, с поэтом трудно не согласиться.

«Вальпургиева ночь» В. Ерофеева

Как известно, лучшая книжка Ерофеева «Москва — Петушки», написанная в 1970 году, сразу же стала в России главным бестселлером самиздата. За нее его теребили власти, только много теребить было трудно — не имея постоянного места жительства, Ерофеев был не очень-то теребим.

Когда кого-то из знакомых писателя в 1974 году вызвали в КГБ и спросили: «Чем сейчас занимается Ерофеев?», тот ответил: «Как это чем? Как всегда пьет».

И Ерофеева не трогали до поры: наконец-то человек занялся делом.

Вот отрывок из дневников Натальи Шмельковой за 1985 год:

17 февраля: …В разговоре с Ерофеевым спросила: «А над чем вы сейчас работаете?» Ответил, что заканчивает «Вальпургиеву ночь», что действие происходит в дурдоме. «А что вас натолкнуло на этот сюжет?» Рассказал, что не так давно пребывал в Кащенко, наблюдал, как на 1 мая для больных мужского и женского отделения устроили вечер танцев…

Первая журнальная публикация пьесы на Западе — в «Континенте». Первая книжная публикация здесь, в России, — в сборнике «Восемь нехороших пьес».