Книги Великой Альты - [2]

– Жительницы гор примут ее и будут любить так, как не можешь ты. Они славятся своими материнскими чувствами. И клянусь – они взрастят ее для еще более чудесной доли, чем пророчат ее крепкий кулачок и рано прозревшие глазки.

Если мужчина и воспринял ее слова, то не показал виду – его плечи уже сгорбились под бременем горя, которому, хотя он этого и не знал, предстояло вскорости свести его в могилу. Ведь не зря говорят в Слипскине: «Сердце не колено, оно не гнется».

Тогда повитуха взяла дитя и ушла. Задержалась она только, чтобы оповестить могильщиков и позвать двух женщин, чтобы обмыли покойницу и одели в саван, пока та еще не совсем окоченела. Она рассказала им о чудесной малютке – изумление от виденного еще не оставило ее.

Поскольку она слыла упрямой женщиной – что, бывало, втемяшится ей в голову, на том она и стоит, точно игла в воде, что указывает на север, – никто не стал отговаривать ее от похода в горы. Никто, даже она сама, не ведал всей меры ее страха – она боялась и ребенка, и своего путешествия. Отчасти она надеялась, что горожане остановят ее, но другая ее часть, упорная, все равно настояла бы на своем – и люди, чувствуя это, приберегли дыхание для того, чтобы передать ее рассказ другим. Не зря говорят в Слипскине: «Лучше рассказать историю, чем пережить ее».

И вот повитуха отправилась в горы, где никогда прежде не бывала, в надежде, что часовые Великой Альты заметят ее, не дав ей зайти слишком далеко. Дитя она прижала к груди, словно амулет.

К счастью, ранняя оттепель растопила снег, очистив горные тропы, иначе повитуха не добралась бы и до того места, куда пришла. Она была городской женщиной, чьи обязанности гоняли ее из дома в дом, словно побирушку. Она не знала ничего об опасностях леса и о больших желтых диких кошках, что живут в горах. С запеленутым ребенком у груди она пустилась в путь бодро и дошла до подножия горы на удивление удачно, ни разу не оступившись и без единой царапины. Даже сильные мужчины-охотники не всегда бывали столь удачливы. Правду, видно, говорят: «Не рыба всех в реке умнее».

Первую ночь женщина провела меж вывороченных корней сожженного молнией дерева, дав ребенку пососать из рожка, заткнутого тряпицей. Сама она поела черного хлеба с сыром и согрелась сладким вином, полмеха которого несла с собой. Ела она вдосталь, поскольку думала, что придется переночевать только раз, прежде чем она доберется до горных кланов. А там, она была уверена, женщины гор, которых она давно хотела посетить – она думала о них всегда с завистью и страхом, – накормят ее, напоят и одарят золотом за то, что она им принесет. Она привыкла думать, как все городские жители: ты – мне, я – тебе. Она не понимала ни гор, ни живущих там людей, не знала, что голодного там накормят всегда, а золота не держат вовсе, ибо не видят в нем нужды.

Второй день выдался ясным. Облака виднелись лишь на самом краю неба. Женщина выбрала дорогу вдоль берега быстрого ручья – это казалось ей проще, чем прокладывать новую тропу. Если бы она заметила помет и знала, кому он принадлежит, она поняла бы, что это излюбленное место горных кошек – в ручье водилась в изобилии форель, особенно глупая по вечерам, когда в воздухе кишит мошкара. Но повитуха была городской женщиной и умела читать только по книге, а не на земле. Она не слышала кошек и не замечала следов от когтей на деревьях.

На вторую ночь она положила малютку в развилку дерева, полагая, что там дитя в безопасности, а сама спустилась к ручью, чтобы искупаться при луне. Будучи городской женщиной и повитухой, чистоту она ставила превыше всего.

И когда она нагнулась, полоща волосы в холодной воде и сетуя вслух на затянувшееся путешествие, кошка прыгнула на нее – быстро, бесшумно и уверенно. Женщина мучилась не больше мгновения – но дитя в миг ее гибели издало высокий, тонкий писк. Испуганная кошка бросила добычу и стала тревожно оглядываться.

Стрела вонзилась ей в глаз, и она мучилась чуть дольше, чем повитуха. Кошка корчилась и выла, пока одна из охотниц из жалости не перерезала ей глотку.

Дитя на дереве раскричалось опять – громко, на весь лес.

– Что это? – сказала более плотная из двух охотниц, та, что перерезала кошке горло. Обе стали на колени у мертвой женщины, тщетно отыскивая признаки жизни.

– Может, это голодные котята этого зверя?

– Полно тебе, Марджо, – в такую раннюю пору года?

Более хрупкая охотница пожала плечами.

Дитя в своей неуютной колыбели снова подало голос. Охотницы встали.

– Это не котенок, – сказала Марджо.

– Но все равно детеныш, – сказала другая.

Они без ошибки направились к дереву и нашли дитя.

– Волосы Альты! – сказала первая охотница. Она сняла дитя с дерева, развернула и осмотрела белое тельце.

– Это девочка, Сельна, – кивнула Марджо.

– Будь благословенна, – шепнула Сельна – то ли Марджо, то ли мертвой повитухе, то ли далекой Альте.

Они похоронили мертвую – это был долгий, тяжелый труд, ибо земля еще не совсем оттаяла. Потом освежевали кошку и завернули дитя в теплую шкуру. Малютка тут же пригрелась и уснула.

– Наша будет, охотница, – сказала Сельна. – Даже не поморщилась от кошачьего запаха.