Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек - [11]
Легенды говорят, что до библиотеки Ликея в Греции имел место любопытный случай тирана Писистрата, который велел собрать произведения гомеровской эпохи (и не без причины: в них упоминались его предки), создать первую письменную версию «Илиады», без которой, возможно, до нас дошли бы только отголоски этого произведения, и поместить это все в месте, которое стало, таким образом, первой публичной библиотекой в мире. 21 сентября 480 г. до н. э. эту библиотеку, как говорят, разрушил Ксеркс, человек, приказывавший хлестать бичами море, когда оно ему перечило, и он вывез книги в свой дворец в Персеполисе, где в конце концов впоследствии ими завладел вместе с остатками империи Ахеменидов Селевк-Победитель, с намерением, как представляется, восстановить библиотеку в Афинах. Но на самом деле ее потеряли из виду.
Из всех мифов самый прекрасный — миф о разграблении Афин готами в 260 г.: библиотеки были опустошены и все книги собрали в одну гигантскую кучу. Когда ее уже собирались поджечь, вмешался один из военачальников: «Поскольку греки — рабы чтения, они окажутся непригодными к военной службе». Практически тысячелетняя история афинской учености на самом деле была разрушена в 529 г., без каких-либо церемонящихся в этот день варваров, болгарским крестьянином, ставшим византийским императором под именем Юстиниан. Он заставил замолчать все афинские школы, дабы разом покончить с «философскими изысканиями, столь мало приличествующими доктрине или, по крайней мере, характеру смиренного верующего», — пишет Гиббон. Нужно было торопиться искоренять опасность: последний и блестящий директор Академии Платона, Прокл, умерший в 485 г., выдвинул восемнадцать аргументов, делавших неприемлемой христианскую версию сотворения мира.
Классическая Греция насчитывает добрую тысячу сочинителей, от которых, как считается, нам известна едва десятая часть произведений, настолько папирус подвержен гниению, — наверное, это одна из основных причин ранней утраты античной литературы, как нигде существенная во влажной Александрии. В сухом песке, напротив, древние труды выживают, как, например, выжили сотни фрагментов свитков и кодексов на папирусе и пергаменте, частные и деловые письма, выдержки из Нового Завета и из античных поэтов — Сафо, Софокла — вместе с отрывком неизвестной пьесы, найденные в Оксиринкосе, в двух часах езды к югу от Каира. Был ли этот набор документов благоговейно собран в архиве греко-римской колонии? Вовсе нет: кто-то (но кто?) избавился от них, как от балласта.
Рим
Когда Эмилий Павел в 168 г. до н. э. разгромил Персея, солдаты наложили лапу на все, что могло иметь какую-то ценность в царском дворце в Македонии, соблюдая — без большого, впрочем, труда — распоряжение военачальника не трогать книг: он оставил их за собой, имея в виду своих сыновей, которым, как он говорил с обычной спесью, они принесут больше пользы, чем золото. Первые римские библиотеки строились на костях разграбленных врагов и на обломках более древних культур. Так было с Силлой, равно как и с Лукуллом, который ограбил понтийского царя Митридата и в то время прославился не столько своим радушным хлебосольством, сколько широким кругом чтения и гостеприимным книжным собранием. Так, Плутарх говорил, что «его портики, галереи и кабинеты были открыты всем посетителям» и что греческие гении на отдыхе находили удовольствие в посещении этого отрадного уголка, дабы вести рассуждения, в которых хозяин дома любил иногда принимать участие.
Сципион Эмилий Карфагенский показал себя более неотесанным: поскольку книги в библиотеках были только на иностранных языках, а он признавал только греческий, он позволил уничтожить их, за исключением одного трактата Магона, о котором ему сказали, что он касается сельского хозяйства, и на основании которого впоследствии были написаны все латинские руководства в этой области. Ирония судьбы в том, что отцом этого Сципиона был не кто иной, как Эмилий Павел.
Однако, «по словам ученых мужей, в книгах пунийцев было много хорошего». А Плиний даже утверждал, что их не сжигали: «Когда Карфаген был завоеван, Сенат раздал библиотеки африканским царькам». Но более вероятно обратное: от Карфагена не должно было сохраниться ничего и особенно не должно было сохраниться «libri punici», книг пунийцев (к которым, возможно, относятся найденные, например, в Персеполисе этикетки в форме глиняных кружочков с печатью, обожженные пожаром).
Саллюстий, быть может, позволил бы разрешить это противоречие, но «о Карфагене я предпочитаю ничего не говорить, чем говорить слишком мало». Как и в случае с написанным Страбоном об Александрии, бесчисленные исследователи вздевали в этом месте руки к небу.
