Книги в моей жизни - [3]
Одна из причин, по которой я стал возиться с предисловием, всегда нагоняющим на читателя тоску, одна из причин, по которой я переписал его в пятый и, надеюсь, последний раз, это опасение, что какое-нибудь непредвиденное событие может помешать мне разделаться с ним. По завершении первого тома я немедленно примусь за третью и последнюю книгу «Розы Распятия» — самого тяжкого из всех моих трудов, от которого я уклонялся в течение многих лет. Вот почему мне хотелось бы, пока время позволяет, дать некоторое представление о том, что я планировал или надеялся описать в последующих томах.
Естественно, когда я начал работу, у меня в голове имелся некий гибкий план. Однако писатель, в отличие от архитектора, часто отбрасывает предварительные наброски в процессе возведения своего здания. Автором книга должна быть пережита — это некий опыт, а вовсе не план, который следует выполнять в соответствии с правилами и инструкциями. Как бы там ни было, уцелевшая часть моего первоначального замысла сплелась в тонкую и сложную, как паутина, конструкцию. Только приблизившись к концу этого тома, я стал понимать, сколь много я хочу и должен сказать о некоторых писателях, некоторых темах, уже мною затронутых[5]. Например, сколь бы частыми ни были мои ссылки на Эли Фора>{5}, я так и не сказал и, вероятно, так и не скажу все, что хотел бы сказать о нем. Точно так же я никоим образом не исчерпал тему Блеза Сандрара. А есть еще Селин>{6}, гигантская фигура среди наших современников, к которому я даже и не подступался. Что касается Райдера Хаггарда, то мне, конечно же, нужно многое сказать о нем: в частности, о его «Айше», продолжении романа «Она». Переходя к Эмерсону, Достоевскому, Метерлинку, Кнуту Гамсуну, Дж. А. Хенти, я понимаю, что мне никогда не удастся сказать свое последнее слово об этих людях. К примеру, такие темы, как «Великий инквизитор» или «Вечный муж» — самые мои любимые вещи из всего Достоевского, — сами по себе потребовали бы отдельных книг. Быть может, когда я займусь Бердяевым и всей этой великой когортой экзальтированных русских писателей девятнадцатого века, людей, обладавших эсхатологическим чутьем, мне удастся высказать то, что я хотел сказать уже двадцать или более лет. Затем есть маркиз де Сад, один из самых оклеветанных, опороченных, непонятых — не понятых умышленно и осознанно — писателей во всей мировой литературе. У меня руки чешутся заняться им вплотную! За ним и возвышаясь над ним, стоит Жиль де Рэ — одна из самых прославленных, зловещих и загадочных фигур во всей европейской истории. В письме к Пьеру Ледену я сообщил, что до сих пор не имею хорошей книги о Жиле де Рэ. Тем временем один из моих друзей прислал мне такую из Парижа, и я ее прочел. Именно о подобной книге я мечтал: называется она «Жиль де Рэ и его время», автор — Жорж Менье[6].
Есть и некоторые другие книги, некоторые другие писатели, о которых в будущем мне хотелось бы поговорить: это Алджернон Блэквуд, автор «Светлого вестника», — по моему мнению, самого поразительного сочинения по психоанализу, превосходящего по значению саму тему; это «Путь в Рим» Хилери Беллока, давнего моего фаворита и прочную привязанность: каждый раз, читая первые страницы «В похвалу этой книге», я приплясываю от радости; Мери Корелли>{7}, современница Райдера Хаггарда, Йитса, Теннисона, Оскара Уайльда, которая сказала о себе в письме к викарию приходской церкви в Стратфорд-он-Эйвоне: «Что касается Писания, думаю, ни одна женщина не изучала его столь глубоко и столь благоговейно, как я, или, если позволите, более глубоко и благоговейно». Несомненно, я напишу о Рене Кайе, первом белом человеке, который побывал в Тимбукту и вернулся живым; Гэлбрейт Уэлч рассказал о нем в книге «Открытие Тимбукту», и эта история является, на мой взгляд, величайшим авантюрным романом современности. А также Нострадамус, Янко Лаврин, Пол Брайтон, Пеги, «В поисках чудесного», «Письма Махатм» Успенского, «Жизнь после смерти» Фехнера, метафизические романы Клода Хоктона, «Враги Обета» Сирила Коннолли (еще одна книга о книгах), язык ночи, как выразился Юджин Джолас, книга Доналда Кейхоу о летающих блюдцах, кибернетике и дианетике, о значении абсурда, о возрождении и вознесении — и, среди прочих, недавняя книга Карло Суареса (того самого, что писал о Кришнамурти) «Иудео-христианский миф».
Я собираюсь также — «почему нет?», как говорит Пикассо — поговорить по поводу «порнографии и непристойности в литературе». Вообще-то я уже посвятил несколько страничек этой теме, которой намерен заняться вплотную во втором томе. Пока же мне крайне нужны достоверные сведения. Например, хотелось бы узнать, какие именно книги можно считать великими порнографическими сочинениями всех времен. (Мне известно очень мало таковых.) Каких именно писателей можно по-прежнему считать «непристойными»? Насколько широко и где главным образом распространены их книги? На каких языках? Я могу назвать лишь трех великих писателей, чьи книги — причем не все, а только некоторые из них — все еще запрещены в Англии и Америке. Я имею в виду маркиза де Сада (чьи самые поразительные творения по-прежнему запрещены во Франции), Аретино и Д. Г. Лоуренса. Как обстоит дело с Ретифом де ла Бретонном, о котором один американец — Дж. Ривз Чилдз — выпустил громадную компиляцию (на французском), составленную из «свидетельств и суждений»? А как обстоит дело с первым порнографическим романом на английском языке — «Мемуарами Фанни Хилл»? Если он такой «глупый», то почему не стал «классикой»? Почему его не продают свободно в аптеках, на вокзалах и прочих невинных местах? Вот уже два века прошло с момента его издания, и он никогда не переиздавался, о чем прекрасно осведомлен любой американский турист в Париже.
