Книги Судей - [48]

– Нет-нет, ничуть не больше, чем вы. Ну что ж, я должен попрощаться с Фрэнком и сказать ему, чтобы он не становился слишком… астральным.

Фрэнк стоял перед мольбертом с угольком в руке. Он с удивительной точностью уловил очень характерную для него позу; увидев это, Марджери и Джек обменялись быстрыми взглядами. Хотя они признавали, что не верят ни единому слову из всей «чепухи Фрэнка», увидев, как блистательно сделан набросок, оба почувствовали несомненное облегчение. В линиях была ясность и уверенность, и это давало как бедламу, так и Небесам полную отставку. Однако они заметили, что Фрэнк, нарисовав лицо, стер его – оно было едва обозначено неясными линиями.

Фрэнк никак не отреагировал на их появление, и Джек пересек комнату, направляясь к другу.

– Я уже уезжаю, – сказал он, – и пришел попрощаться. Знаешь, я невероятно рад, что побывал у вас, – совершенно невероятно!

Фрэнк вздрогнул, как будто его ударили, и посмотрел на Эрмитаджа так, будто видел его в первый раз. Потом потер глаза, словно только что проснулся, и Джек отметил, что глаза у него затуманенные.

– Прости, Джек, я не слышал, как ты вошел. Сколько сейчас времени? Куда ты направляешься?

Задавая вопросы, Фрэнк снова повернулся к мольберту и продолжил рисовать.

– Я уезжаю, – сказал Джек. – Меня ждут в Нью-Куэй.

– Ах да, конечно. Что ж, до свидания. Приезжай к нам в гости в любое время. Я очень занят. – И он снова погрузился в работу.

Джек положил ладонь ему на плечо.

– Не переусердствуй, старина. Ты так скоро утомишься, и если ты будешь торчать в мастерской целыми днями, ничего хорошего у тебя не получится. Половину художественного чутья дают нам прогулки на свежем воздухе и хорошее пищеварение.

– Нет-нет, я буду аккуратным и осмотрительным, – сказал Фрэнк с таким видом, словно говорил это себе. – Убери, пожалуйста, руку, она мешает мне рисовать.

– Я прикажу, чтобы тебе принесли сюда завтрак, Фрэнк, – вмешалась Марджери. – И я хочу позавтракать вместе с тобой.

Фрэнк не ответил, и Джек с Марджери покинули комнату. У Джека внезапно пропало желание уезжать, но его поджидал экипаж, и было совершенно нелепо оставаться только потому, что его друг наговорил много чепухи прошлым вечером. Он сделал замечательно точный набросок, но по какой-то причине был не удовлетворен изображением собственного лица… Эта маленькая деталь тревожила Джека, и ему хотелось бы убедиться, что она не имеет существенного значения. Но он подумал, что Фрэнк остается в хороших руках – уж лучше, чем только в компании Джека. Марджери – прекрасная, глубоко чувствующая женщина, она – воплощение здравого смысла, а это большая редкость для слабого пола. Какая она тонкая и проницательная! Похоже, она не восприняла всерьез идею Фрэнка по поводу отражения всех скрытых черт его личности в портрете, как в зеркале. Сочла это смехотворной фантазией, и только. К тому же она всегда может телеграфировать в Нью-Куэй.

Как оказалось, Марджери тоже обратила внимание на стертое лицо. Когда они шли по коридору к входной двери, она сказала:

– Вы заметили, что Фрэнк нарисовал лицо, но потом его, видимо, что-то не устроило?.. Почему, как вы думаете, он стер его?

– Не знаю… Вы же сами сказали, что оно его не удовлетворило.

Марджери нахмурилась:

– Вот и я не знаю. Фрэнк, как правило, рисует очень быстро. И он всегда прорисовывает лицо сразу после того, как несколькими линиями набросает фигуру. А тут…

Уже сидя в экипаже, Джек, поддавшись внезапному порыву, произнес:

– «Бич Отель», Нью-Куэй, вы знаете это место… Я сразу же приеду, если вы телеграфируете.

– Да, огромное спасибо. Я запомню. Это очень любезно с вашей стороны, что вы обещаете приехать сразу же. Но я не думаю, что будет серьезный повод для телеграфирования. До свидания.

Марджери подождала, пока экипаж скроется за деревьями, затем пошла в дом и распорядилась, чтобы немедленно подали завтрак в студию.

Она с присущей ей честностью ругала себя, что отпустила Джека. У нее был великий дар заставлять себя делать то, что диктует ей воля. И не только себя: в общении с другими людьми она умела настоять на своем. Ее считали упорной в достижении целей, и она часто слышала: «Дорогая Марджери, ты такая непоколебимая!» К тому же она обладала замечательным самообладанием. Так что же помешало ей и теперь проявить свои способности?

Она почувствовала себя одинокой и какой-то неприкаянной, когда смотрела вслед экипажу, но тут же объяснила самой себе, что это никак не связано со страхом. Она не боялась остаться наедине с Фрэнком, которого обуревали внутренние демоны. Ну уж нет. Она решила сражаться с этими демонами и сделать все, что в ее силах, чтобы заставить мужа написать автопортрет. Фрэнк должен закончить его во что бы то ни стало! Если он сделает это, убеждала она себя, это будет полным и окончательным поражением всех его нелепых фантазий. Моменты полного безделья, когда идеи не колотятся в двери его воображения, будут уже не страшны. В конце концов, это абсурдно – сидеть и ждать, когда тебя «позовет» идея, – настоящее искусство способно найти идеи в чем угодно, их не нужно разыскивать. Если только она заставит его закончить этот портрет, многие из его диких идей будут развеяны… Она видела мужа стоящим перед завершенной работой. «Вот то, что я надеялся сделать, и я остаюсь благоразумным человеком», – скажет он. Без сомнения, если каким-то образом она поможет ему сделать это, у нее не будет ни малейшей причины поздравлять себя с этим. Гениальность часто проявляется мучительно, но Фрэнк не таков; он не просто гений – он слишком сильно погружен в свои фантазии, и эти фантазии тянут его во мрак. Задача Марджери – избавить мужа от болезненных фантазий.