Книги Судей - [32]

– Я тоже почти забыл о нашем уговоре, – сказал Хью. – Но недавно мне напомнили. Как-то раз после обеда я пошел спать, чего давно уже не делал, и мне приснился чрезвычайно яркий сон на эту тему.

– Но мы решили, что сны не в счет, – сказал я. – И кроме того, Дороти жива. Сегодня я получил от нее письмо.

– Знаю, – сказал он. – Но все равно перескажу тебе свой сон, потому что он не дает мне покоя. Мне приснилось, будто мы втроем сидим в этой комнате, а она говорит: «Теперь я расскажу вам, что в пакете». Я умолял ее этого не делать, потому что это испортит проверку, и она сказала: «Наоборот, это подтвердит результат. В пакете просто шкатулка. В ней ничего нет. Она пуста. Скоро вы откроете ее и увидите». Потом я проснулся, сердитый на нее, и обнаружил, что сижу у огня и дрожу от холода.

Он вынул половину листа бумаги из кармана.

– Сон был таким ярким, – сказал он, – что я записал его, в точности как рассказал тебе, и поставил дату и время. Просто взгляни и, если все верно, подпиши, как и я, внизу.

– Никогда не слышал подобной чепухи, – сказал я. – Предположим, мне сегодня приснится, будто в пакете что-то другое? Кроме того, как мы и говорим, сейчас эти разговоры не имеют смысла. Дороти, слава богу, жива. Твой сон не является посланием от нее.

– Верно. И все равно подпиши, – сказал Хью.

Я пробежал глазами несколько строк и обнаружил, что они содержат в точности то, что он рассказал мне. Внизу его рукой было написано: «Хью Листер рассказал мне этот сон вечером 2 ноября 1927 года».

– Я еще могу добавить время, – сказал я, добавил «21:25» и подписал. – А теперь признайся, что это чепуха.

– Может быть. Но я люблю чепуху. Я записал много своих сновидений.

Мы говорили еще некоторое время, но постепенно меня все больше и больше стало занимать новое беспроводное радио, которое мне доставили только вчера и которое считалось последним словом техники. Особенно меня очаровывали поиски голосов, блуждающих в эфире; повернув две ручки до показателя «2000», я установил один из регуляторов на сто, другой на ноль и начал медленно перемещать его.

– Никогда не знаешь заранее, что поймаешь, – сказал я. – Может, и ничего. Но в этом-то и романтика: процесс много более волнителен, нежели просто включить знакомую станцию. Как рыбалка: ты бросаешь в воду наживку, и что-то поднимается на поверхность из неизвестности.

Но, казалось, сегодня из неизвестности на поверхность ничего не поднималось; время от времени свистящие звуки, казалось, сообщали о близости чего-то внятного, но уловить удавалось только глухое бормотание.

– Этот прибор шутит с нами, – сказал я. – Мы с ним толком еще не познакомились. Приборы не бездушные вещи – иногда в них скрыты по-настоящему живые чувства. Они отвечают одной руке и не реагируют на прикосновение другой.

– Я тоже хочу попробовать, – сказал Хью. – Но сперва согреюсь. Мне холодно с тех пор, как я проснулся.

– Подложи еще угля, – предложил я. – В самом деле прохладно.

Хью бросил лопату угля в огонь и ворошил его, пока в камине не вспыхнуло.

– Похоже на тот вечер пять лет назад, – сказал он. – Когда Дороти подумала, будто слышит голос Нормана. Странная история.

Он подошел к табурету, на котором стояло радио, гордый и совершенный в своем роде прибор, и перенес его на коврик перед камином.

– Это его воодушевит, – сказал он. – А теперь посмотрим, что сделает мое волшебное прикосновение. Я могу повертеть эти ручки?

– Да, и помедленнее, когда засвистит.

Двумя руками Хью крутил настройки так и этак. Внезапно раздался свист, и сразу же – голос:

– …в ней ничего нет. Пусто.

Потом снова раздался свист, и я вскочил – казалось, в голове что-то щелкнуло.

– Вернись назад, – сказал я. – Что-то прорвалось сквозь помехи.

– Уже вернулся, – ответил он странным глухим голосом.

– Не может быть. Передвигай по доле дюйма, очень медленно.

Еще десять минут сначала он, а потом я пытались вернуться к той настройке, но безрезультатно.

– Может быть, на этом все, – сказал он. – И что ты об этом думаешь?

Мы думали об одном и том же.

– А что ты думаешь? – ответил я.

Он вытащил из кармана бумажку, которую я подписал.

– «В ней ничего нет. Она пуста» – вот та фраза, которую сказала мне Дороти во сне, – ответил он.

– И что? – резко спросил я. Я чувствовал, что напуган, что мои нервы напряжены.

– Соберись, – сказал он. – Я знаю, о чем ты думаешь… Должно быть, Дороти…

Прежде чем он продолжил, дверь открылась и вошел мой слуга.

– Телефон, сэр, междугородный звонок, – сказал он.

Я спустился на полпролета лестницы, где стоял телефон. Со мной хотела поговорить племянница Дороти. Она только что узнала мой адрес и номер телефона из письма, которое нашла в стопке бумаг на столе тети. Она сообщила, что Дороти неожиданно умерла сегодня утром.

* * *

Я поехал в Корнуолл на похороны, и до моего возвращения мы с Хью не говорили о том, что случилось вечером. Странный и яркий сон свой он видел после смерти Дороти, и, конечно, сообщение – если то и впрямь было сообщением – пришло по радио от нее. Мы договорились подождать еще десять дней, чтобы посмотреть, получим ли мы другой знак или намек, но ничего не происходило, и в конце концов мы пошли в банк, где хранился пакет, и попросили принести его. Все было в порядке, и нам отдали шкатулку, завернутую в газету и запечатанную: к ней было приложено письмо, адресованное мне. Мы отнесли все это ко мне домой и сначала вскрыли письмо. Оно было очень коротким.