Книги о семье - [5]
АДОВАРДО. И я так думаю, что мысль о неизбежности кончины для смертных всегда помогала преодолеть страх расставания с жизнью.
Однако и болезнь, и слабость не должны вести к предвзятым суждениям, каковые помогают справиться с боязнью и отогнать сумрак смерти, но, по моему разумению, нарушают покой и безмятежность духа, погружая его в тревогу. Впрочем, в болезненном состоянии я, наверное, тоже не сумел бы от нее избавиться, обуреваемый мыслями о тех, кого я оставляю, о том, как уладить свои дела и кому поручить заботу о дорогих мне людях. Не знаю, кто мог бы отвлечься от подобных мыслей, и они, вероятно, не способствуют облегчению хода болезни. Но было бы похвально, Лоренцо, если бы ты настроился не так мрачно. Попробуй. Утешься, поверь в судьбу и, главное, в самого себя, и вместе с нами подумай о том, что твои дети, если мы не слишком обольщаемся на их счет, принесут тебе много радости.
ЛОРЕНЦО. Дети мои, добродетель всегда имела огромное преимущество: она похвальна сама по себе. Вы видите, как старшие хвалят вас за нее и сколь много вам обещают. Для вас будет самой высокой честью стараться изо всех сил и со всем своим умением оправдать их надежды. Но всякая добродетель взрастает в добронравных умах. Послушайте, Адовардо, и ты, Лионардо, быть может, то что я скажу, на деле не так; но для отцов естественно преувеличивать достоинства своих сыновей, так что с моей стороны не будет опрометчивым выказать в их присутствии для их же побуждения к добротолюбию, насколько мне приятно и радостно убеждаться в их достоинствах, ведь даже малая похвала в их адрес мне покажется огромной.
Справедливо и то, что я всегда всячески старался внушать окружающим приязнь, а не страх, так что почитающим меня за отца я не хочу казаться хозяином. Дети же всегда добровольно меня слушались, уважали и почитали, следовали моим внушениям, и я никогда не замечал в них никакого упрямства или дурных наклонностей. Меня всегда радовали их добрые нравы, которые обещали приносить изо дня в день все новые плоды. Всем известно, однако, сколь коварна пора юношества, когда любой изъян, оставшийся незамеченным вследствие стыда или боязни огорчить родителей и старших, со временем обязательно дает о себе знать.
А если юноши не испытывают боязни и уважения, их пороки изо дня в день усиливаются и умножаются, как вследствие внутренней испорченности и развращения их натуры, так и по мере усвоения дурных привычек и общения с дурными людьми. Есть тысяча способов превратить добронравного юношу в негодяя, как мы могли убедиться на примере чужеземных и наших собственных молодых людей, отпрысков самых добропорядочных граждан, с младенчества впитавших достойные обычаи, украсивших себя всеми признаками благопристойности, кротостью и обходительностью; однако позднее они покрыли себя дурной славой, я полагаю, по небрежению тех, кто не указал им правильную дорогу. Тут я, впрочем, вспоминаю нашего отца, мессера Бенедетто Альберти, человека выдающегося по своему благоразумию, репутации и известности, каковой наряду с прочими вещами немало заботился о сохранении и преумножении чести и благосостояния нашей фамилии. Когда он призывал других наших предков быть старательными и прилежными, что и было им присуще, то частенько говорил такие слова: «Удел отца семейства не только, как принято выражаться, наполнять домашние закрома и детскую; еще больше глава семьи должен быть предусмотрителен, должен следить и оберегать от дурных знакомств, наблюдать за поведением членов семьи внутри дома и вне его, и поправлять все их ошибки не столько сердитыми, сколько рассудительными речами, опираясь на свой авторитет, а не на родительские права; советовать, где это уместно, а не повелевать; при необходимости быть суровым, жестким и резким, и во всех своих помышлениях исходить из интересов блага, спокойствия и мира всей своей семьи, как из цели, к которой он должен устремлять все усилия и планы, дабы правильно вести семью к хвале и добродетели. Он должен научиться вести семейный корабль на волнах народного одобрения по ветру сочувствия своих сограждан в гавань достоинства, чести и уважения, и там оставаться, в зависимости от погоды ставя или убирая паруса, а во время шторма – если приходится испытывать превратности судьбы и терпеть кораблекрушения, каковые уже двадцать два года
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.