Книги крови. Запретное - [15]

Босуэлл пришел в себя в отдельной палате реанимации. Он потянулся к кнопке звонка и нажал, но никто не отозвался. Хотя рядом кто-то был – прятался за ширмой в углу. Босуэлл слышал шарканье ног.

Парень снова нажал на кнопку. По всему зданию раздавались трели, но, казалось, на них никто не отвечал. Воспользовавшись тумбочкой вместо рычага, Босуэлл подтянул себя к краю кровати, чтобы лучше разглядеть прятавшегося в палате шутника.

– Выходи, – прошептал он пересохшими губами. Но ублюдок выжидал. – Выходи… Я знаю, что ты здесь.

Парень сдвинулся еще немного и внезапно понял: его центр тяжести радикально изменился, у него нет ног, и он сейчас свалится с кровати. Босуэлл выставил перед собой руки, чтобы не удариться головой об пол. Удалось, но дыхание вышибло. Ошарашенный, он лежал там же, где упал, и пытался сориентироваться. Что вообще случилось? Где его ноги? Во имя Джа, где его ноги?

Налитые кровью глаза оглядели комнату и остановились на голых ступнях, которые теперь находились в ярде от носа. Бирка на щиколотке указывала, что их отправляют на кремацию. Босуэлл поднял голову. Перед ним стояли его собственные ноги. Отрезанные между пахом и коленом, но по-прежнему живые и брыкающиеся. На миг парню показалось, что они собираются причинить ему вред. Но нет – дав знать о своем присутствии, ноги оставили его, вполне удовлетворенные своим освобождением.

А что, если их свободе завидуют и глаза, гадал парень, или языку не терпится вырваться изо рта и убраться прочь? Что, если каждая из частей тела на свой коварный манер готовится оставить его? Он был союзом, скрепленным слабеньким перемирием. Прецедент уже был. Сколько времени осталось до следующего восстания? Минуты? Годы?

С бьющимся где-то в горле сердцем он ждал падения империи.

Нечеловеческая Доля ( пер. Марии Акимовой )

– Значит, это ты? – требовательно спросил Рэд, стиснув плечо бродяги в изношенном плаще.

– О чем вы? – ответило покрытое грязью лицо.

Взглядом затравленного грызуна бродяга обвел загнавших его в угол четверых парней. Туннель, где они нашли его справлявшим нужду, не оставлял надежды на спасение. Им об этом было известно, и ему, похоже, тоже.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Ты показывал себя детям, – сказал Рэд. Мужчина затряс головой, слюна полетела с губ на спутанные заросли бороды.

– Я ничего не сделал, – убеждал он.

К мужчине неторопливо подошел Брендан, его тяжелые шаги гулко отдавались в туннеле.

– Как тебя зовут? – с обманчивой обходительностью осведомился он. Хотя ему не хватало роста и командных замашек Рэда, шрам, пересекавший щеку Брендана от виска до подбородка, говорил о том, что парню известно и как испытывать боль, и как ее причинять. – Имя. Я не собираюсь спрашивать дважды.

– Поуп, – пробормотал старик. – Мистер Поуп. Брендан ухмыльнулся:

– Мистер Поуп? Так вот, мы слышали, что ты показываешь свой вонючий мелкий хер невинным детям. Что скажешь?

– Нет, – Поуп снова затряс головой. – Это неправда. Я никогда подобного не делал.

Он насупился, и грязь на его лице треснула, будто взбесившаяся мостовая или вторая кожа из накопившихся за много месяцев нечистот. Если бы не запах алкоголя, который заглушал вонь тела, стоять в ярде от старика было бы почти невозможно. Этот тип был отбросом, позором для рода человеческого.

– Чего с ним возиться? – произнес Карни. – Он смердит.

Рэд бросил взгляд через плечо, веля тому умолкнуть. В свои семнадцать лет Карни был самым молодым и по негласной иерархии квартета едва ли заслуживал права голоса. Осознав ошибку, тот утих, давая Рэду вновь сосредоточиться на бродяге. Вожак швырнул Поупа в стену туннеля. Старик ударился спиной о бетон и завопил. Эхо подхватило его крик. По прошлому опыту зная, что произойдет дальше, Карни отошел в сторону и стал изучать золотистое облако мошкары на выходе из туннеля. Хоть ему и нравилось болтаться с Рэдом и остальными – чувство локтя, мелкие кражи, выпивка, – эта игра никогда не была ему по вкусу. Карни не видел ничего забавного в том, чтобы отыскивать пьяные развалины вроде Поупа и выбивать остатки здравого смысла из их полоумных голов. Это заставляло парня чувствовать себя грязным, и он не хотел в этом участвовать.

Рэд оттащил Поупа от стены и разразился потоком ругательств прямо ему в лицо, а когда не получил полноценного ответа, снова швырнул старика – на этот раз гораздо сильнее, – после чего схватил за лацканы и тряс до тех пор, пока тот не захрипел. Поуп бросил полный паники взгляд на тропинку. Когда-то через Хайгейт и Финсбери-парк проходила железная дорога. Пути давно исчезли, а территория превратилась в общественный парк, популярный среди любителей ранних пробежек и припозднившихся парочек. Но сейчас, в разгар промозглого дня, тропинка была пустынна.

– Эй, – произнес Кэтсо, – не разбей его бутылки.

– Верно, – согласился Брендан. – Надо откопать выпивку, прежде чем проломить ему голову.

Заслышав, что у него отнимут алкоголь, Поуп начал вырываться, но ерзанье только разозлило его мучителя. Рэд был в отвратительном настроении. День – как и большинство дней наступившего бабьего лета – выдался влажным и скучным. Неприметный огарок растраченного лета – делать нечего, денег нет. Нужно было как-то развлечься, и Рэд забавлялся с Поупом, будто лев с христианином.