Книги крови V—VI: Дети Вавилона - [2]

Женщина — по мнению Элен, ей едва ли исполнилось двадцать — спросила:

— Вы имеете в виду эту пачкотню?

— Надписи и рисунки, — сказала Элен. И добавила: — Да. Пачкотню.

— Вы из муниципального совета?

— Нет, из университета.

— Чертовски противно, — сказала женщина, — то, что они творят. И не только дети.

— Не только?

— Взрослые люди тоже. Им на все наплевать. Посреди дня… Посмотрите только… посреди дня…

Она взглянула вниз, на ребенка, который точил свой леденец о землю.

— Керри! — резко окликнула она, но мальчик не обратил внимания. — Они собираются все это смыть? — спросила женщина.

— Не знаю, — ответила Элен и повторила: — Я из университета.

— О! — сказала женщина так, будто услышала нечто новое. — Значит, к муниципалитету вы не имеете никакого отношения?

— Никакого.

— Кое-что здесь неприлично, правда? По-настоящему грязно. Некоторые штуки, которые они рисуют, мне неловко видеть.

Элен кивнула, глядя на мальчика в коляске. Керри решил для верности сунуть конфету в ухо.

— Не делай этого! — сказала мать, нагнулась и шлепнула ребенка по руке.

За шлепком последовал детский рев. Элен воспользовалась моментом, чтобы вернуться к фотоаппарату. Но женщина не наговорилась.

— Это не только снаружи, нет, — заметила она.

— Простите? — переспросила Элен.

— Они вламываются в опустевшие квартиры. Городской совет пытается заколачивать двери, но это бесполезно. Так или иначе, они туда влезают. Гадят там и пишут мерзости на стенах. Устраивают пожары. Чтобы никто не мог въехать обратно.

Эти слова возбуждали любопытство. Отличаются ли существенным образом граффити внутри от тех, что снаружи? Это стоит исследовать.

— А здесь поблизости вы знаете такие места?

— Пустые квартиры?

— С граффити.

— Прямо возле нас одна или две, — охотно отозвалась женщина. — Я из Баттс-корта.

— Вы могли бы их мне показать? — спросила Элен.

Женщина пожала плечами.

— Кстати, меня зовут Элен Баченан.

— Энн-Мари, — назвала себя мать Керри.

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы показали мне одну из этих пустых квартир.

Энн-Мари, озадаченная энтузиазмом Элен, не скрывала удивления. Вновь пожав плечами, она ответила:

— Там не на что особенно смотреть. Только еще больше дряни.

Элен собрала свое снаряжение, и они пошли бок о бок по пересекающимся коридорам между зданиями. Хотя все вокруг было приземистым и дома имели не больше пяти этажей в высоту, окруженные стенами четырехугольные дворы рождали ужасающее чувство клаустрофобии. Лестницы и переходы — мечта воров — изобиловали глухими углами и скудно освещенными подворотнями. Мусоропроводы, по которым с верхних этажей скидывали мешки с отходами, давно были заперты, потому что во время пожаров действовали как воздушные шахты. Ныне пластиковые мешки с мусором высоко громоздились в проулках. Часть их разодрали бродячие собаки, а содержимое рассыпалось по земле. Запах, неприятный даже в холодную погоду, в разгар лета должен был сшибать с ног.

— Мне туда, — сказала Энн-Мари. — Где желтая дверь. — Потом она указала на противоположную сторону двора. — Пять или шесть квартир, считая от того конца. Две из них уже несколько недель как пусты. Одна семья переехала в Раскин-корт. Другая удрала посреди ночи.

Она повернулась к Элен спиной и покатила коляску Керри, продолжавшего пускать слюни.

— Благодарю вас! — крикнула Элен вслед.

Энн-Мари через плечо быстро взглянула на нее, но не ответила.

С нарастающим предвкушением открытия Элен шла вдоль ряда квартир на первом этаже. Большинство их, пусть и обитаемые, не походили на человеческое жилье. Шторы плотно задернуты, молочных бутылок у порогов нет, как и игрушек, которые дети обычно забывают там, где играли. Не наблюдалось ничего, связанного с жизнью. Однако здесь было больше граффити, грубо намалеванных на дверях Элен разрешала себе только небрежно взглянуть на надписи — отчасти из страха, что как раз в тот момент, когда она будет изучать эту отборную ругань, двери распахнутся, но больше потому, что горела желанием увидеть, какие откровения таят в себе пустые квартиры.

Ядовитые запахи, свежие и застоявшиеся, встретили ее на пороге квартиры номер 14. Самый слабый — запах горелой краски и пластика. Целых десять секунд она колебалась, размышляя: безрассудно ли войти туда. Пространство за спиной было чуждым, спеленатым собственной нищетой, но комнаты впереди пугали еще сильнее: тихий темный лабиринт, едва различимый взглядом. Но она вспомнила о Треворе, о том, как сильно желает заслужить его одобрение, и ушедшая решительность возвратилась. С этими мыслями она и шагнула за порог, нарочно поддав ногой кусок обуглившейся деревяшки, надеясь таким образом принудить возможного обитателя квартиры обнаружить себя.

Однако никаких признаков жизни не было. Обретя уверенность, Элен стала изучать первую комнату — судя по останкам распотрошенной софы в углу и мокрому ковру под ногами, гостиную. Бледно-зеленые стены, как и обещала Энн-Мари, были сплошь исчерканы малолетними писцами, довольствовавшимися ручкой и более грубыми приспособлениями вроде головешки от софы, а также теми, кто на радость публике пользовался полудюжиной красок.