Книги крови. I–III - [98]

Не знаю, как долго я разглядывал граффити, когда в доме появился еще один человек, и, судя по виду, ему было хуже, чем мне. У него была борода, которую явно ни разу не стригли и не мыли, тело, настолько высохшее и изнуренное, что я удивился, как он вообще стоит на ногах, и от него шел такой запах, что его не постыдился бы и скунс.

Я так и не узнал, как его зовут: но, по его словам, именно он нарисовал картину на стене. В это было легко поверить. Отчаяние, голод, помешательство – все говорило о том, что этот человек видел Жаклин.

Если я слишком грубо с ним обошелся, пока расспрашивал, уверен, он меня простил. Поговорив со мной, он снял с себя бремя, поведал о том, что видел в день смерти Петтифера, и знал, что я поверил каждому его слову. Незнакомец рассказал мне, что его напарник, тот самый, застреливший Петтифера, покончил жизнь самоубийством в тюрьме.

Он сказал, что его собственная жизнь теперь бессмысленна. Она его уничтожила. Я пытался подбодрить незнакомца, как мог: что она не хотела причинить ему боль, что не стоит бояться, она не придет за ним. Но услышав это, он зарыдал, причем скорее от потери, чем облегчения.

Наконец я спросил, знает ли он, где сейчас Жаклин. Приберег этот вопрос напоследок, хотя он волновал меня больше всего, пусть я и не надеялся получить ответ. Но боже мой, он знал. Она не сразу ушла из дома после смерти Петтифера. А села рядом с этим человеком, они тихо поговорили о его детях, портном, машине. Жаклин спросила о том, какой была его мать, а он ответил, что его мать была проституткой. «Она была счастлива?» – спросила Жаклин. Он ответил, что не знает. А она когда-нибудь плакала? Нет, за всю свою жизнь он ни разу не видел, чтобы она смеялась или плакала. Жаклин кивнула, поблагодарила его и ушла.

Второй телохранитель перед самоубийством сказал ему, что Жаклин уехала в Амстердам. Это он знал доподлинно, от человека по имени Кус. И вот круг начинает смыкаться, не так ли?

Я провел в Амстердаме семь недель и до вчерашнего вечера не нашел ни единой зацепки. Семь недель полного воздержания, что для меня необычно. Вялый от разочарования, я отправился в квартал красных фонарей найти себе женщину. Ну, вы знаете, они сидят там, в окнах, как манекены, рядом с лампами в розовых абажурах. У некоторых на коленях сидят миниатюрные собачки; некоторые женщины читают. Но большинство просто смотрят на улицу, словно зачарованные.

Никто из них меня не заинтересовал. Все казались безрадостными, не дающими света, совсем непохожими на нее. И все-таки я остался. Я походил на толстячка в кондитерской, меня тошнило, но я был слишком прожорлив, чтобы просто уйти.

Где-то ближе к середине ночи в толпе со мной заговорил какой-то молодой человек, который, стоило к нему приглядеться, оказался вовсе не молодым, а просто с толстым слоем макияжа. У него не было бровей, только карандашные черточки на сияющей коже. Целая россыпь золотых серег в левом ухе, руки в белых перчатках, в одной он держал надкусанный персик, открытые сандалии, лакированные ногти на ногах. Он собственнически схватил меня за рукав.

Я, наверное, ухмыльнулся, глядя на его тошнотворный вид, но он не расстроился от моего презрения. Вы походите на человека со вкусом, сказал он. Я ответил, что ничего подобного. Вы должно быть ошиблись. Нет, ответил он, я не ошибся. Вас зовут Оливер Васси.

Поначалу я подумал, что он хочет меня убить. Абсурдно, конечно. Я попытался вырваться, но его хватка была неумолимой.

Вам нужна женщина, сказал он. Я ответил «нет», но, похоже, так долго сомневался, что он сразу все понял. И потому продолжил, сказал, что у него есть уникальная женщина, настоящее чудо. «Я знаю, что вы хотите увидеться с ней во плоти».

Как я понял, что речь шла именно о Жаклин? Наверное, потому что он узнал меня в толпе, как будто она сидела где-то наверху, у окна, и выбирала себе обожателей, чтобы ей подали их, как лобстеров из аквариума? А может еще и потому, что его глаза сияли, смотрели на меня без страха, так как страх вместе с восторгом он чувствовал лишь в присутствии одного существа на этой грешной земле. Разве я не видел свое отражение в этом гибельном взгляде? Он знал Жаклин, в этом я не сомневался.

Незнакомец понял, что я на крючке, стоило мне засомневаться, как он тут же отвернулся, жеманно пожав плечами, словно говоря: ты упустил свой шанс. «Где она?» – спросил я, схватив его за тонкую, как тростинка, руку. Он мотнул головой в сторону улицы, и я, выбравшись из толпы, последовал за ним, как безмозглый идиот. Постепенно дорога опустела: красные фонари уступили место сумраку, а потом и тьме. Если бы я спросил его хоть раз о том, куда мы направляемся, то потом бы повторил вопрос еще с десяток раз; он же предпочел молчать, пока мы не добрались до узкой двери в узком доме, стоящем на крохотной узкой улочке. «Мы на месте», – объявил он так, словно привел меня в Версаль, а не в какую-то хибару.

Миновав два лестничных пролета в совершенно пустом доме, мы добрались до комнаты с черной дверью. Он толкнул меня к ней. Она оказалась заперта.

– Взгляни, – пригласил он, – она внутри.