Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [26]

В то время я напрочь потеряла доверие к предельно социологизированному отечественному литературоведческому ширпотребу, сконцентрированному в предисловиях к томикам «Библиотеки всемирной литературы». Показательно, например, как сурово осуждался в соответствующем тексте «собственник» Сомс, а ведь его просто невозможно воспринимать в качестве сугубо отрицательного персонажа. Чего стоит трагическая кончина «старого Форсайта», из описания которой совершенно ясно, что главная «собственность» его жизни – дочь и живопись. Диалектика нравственного суждения, пожалуй, одна из основных ценностей, вынесенных мной из многолетнего чтения.

Самым привлекательным героем в «Саге о Форсайтах» оказался Майкл Монт, этическое кредо которого сконцентрировано в словах: «Искать предлогов не быть порядочным человеком! Для этого предлога не найти». По-английски скупо, но на редкость убедительно. А полностью покорил меня герой другой эпопеи, «Семьи Тибо» Роже Мартена дю Гара. Врач Антуан Тибо. Сцена операции, когда он спасает ножку попавшей под велосипед маленькой Дедетты, одна из лучших в мировой литературе. С таким драйвом передать мощь человеческого созидательного деяния дано немногим. В сущности, весь роман являет собой гимн действию – гуманистическому (Антуан), религиозно-себялюбивому (старый г-н Тибо) и революционному (Жак). Кому из братьев отдать предпочтение, предлагается решить читателю. Что до меня, то, я, конечно, выбираю Антуана. Его дневник, который он, отравленный ипритом и знающий о своем близком конце, ведет до последних мгновений, неизменно потрясает меня при каждом перечитывании. К тому же необычайно близкой оказалась психологическая структура его личности. «Я жил в состоянии радостного предвосхищения жизни и активного доверия к ней» (цитирую по полюбившемуся мне «Дневнику» О. Берггольц; у Мартена дю Гара следующая формулировка: «Состояние интуитивно-радостного восприятия жизни, активного к ней доверия»). Как ни смешно, это состояние доминирует у меня до сих пор, до 70 с лишним лет… Антуан объясняет его общением с наукой – «источником и питательной средой моего оптимизма». Не знаю. Возможно, секрет в другом: в последствиях постоянного активного гуманистического деяния. «И мы – не праздно в мире жили!» (К. Рылеев).

К сожалению, на такое деяние по определению способны только сильные и одаренные люди. Последствия же любого дара, возвышающего тебя над средним уровнем, печальны, и одно из самых грустных – одиночество. Когда Антуан после встречи со своим учителем Филипом с ужасом осознает свою обреченность… но тут слово Мартену дю Гару:

И, прижавшись к стене, оглушенный грохотом заградительного огня, гудением аэропланов, разрывами бомб, глухо отдававшимися в голове, Антуан думал об этой непонятной вещи: нет друга! Он был всегда очень общителен, любезен; к нему были привязаны все его больные, к нему прислушивались все его товарищи, его уважали учителя, он был пылко любим два-три раза в жизни, – но у него не было ни одного друга! У него никогда не было друга…

(Перевод Н. Жарковой)

По существу, здесь речь идет об экзистенциальном одиночестве мыслящего и рефлектирующего человека. Нет, друзья есть, но – «как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?..» Тютчевское «Silentium» доныне одно из любимейших моих стихотворений.

Пожалуй, именно пристрастие к делателям бесспорного добра заставило меня хоть и с оговорками и несколько снисходительно, но искренне полюбить трилогию Ю. П. Германа «Дело, которому ты служишь» о враче Владимире Устименко. Всем произведениям Юрия Павловича свойственны качества, которые в художественной прозе я чрезвычайно ценю, – эмпатия и человечность повествования. Безусловно, трилогия полностью «советская», иногда до печальной примитивности причин и следствий, но люди… люди живые. А когда Герман в силу тех или иных причин обращается к своей личной трагедии (он долго и мучительно умирал от рака), его проза поднимается по-настоящему высоко: это последнее письмо Ашхен Оганян в трилогии и повесть «Подполковник медицинской службы».

Считала и считаю, что лучшие профессии, существующие на свете, – это профессии врача и учителя: учить и лечить необходимо всегда, при всех режимах и в любых исторических пертурбациях. На вступительных лекциях в Нижегородском педагогическом университете я совершенно искренне говорила студентам, поздравляя их с выбором специальности: мы счастливы уже тем, что у нас в кармане моральное оправдание собственного существования. За любыми образами учителей в литературе я охотилась, как Шерлок Холмс; жаль, что врачам повезло много больше. Одна из нечастых удач (не считая, конечно, «Педагогической поэмы» А. С. Макаренко, но это особый случай автобиографии) – трилогия Ф. А. Вигдоровой «Дорога в жизнь», «Это мой дом», «Черниговка». Фрида Абрамовна сама была человеком редкой прелести, обаяния и самоотверженности (о чем пишет, например, в воспоминаниях Л. К. Чуковская), и отсвет ее личности лег на страницы ее книг. Очарование этой трилогии не столько в литературных, сколько в человеческих достоинствах (хотя литературные тоже несомненны, особенно в «Черниговке»). Фотография Ф. А. Вигдоровой постоянно находилась в кабинете Иосифа Бродского, вызволению которого из ссылки она отдала так много последних жизненных сил.