Книга жалоб. Часть 1 - [39]

УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ! НАШ САМОЛЕТ СОВЕРШИЛ ПОСАДКУ В БЕЛГРАДСКОМ АЭРОПОРТУ. УБЕДИТЕЛЬНАЯ ПРОСЬБА НЕ ОТСТЕГИВАТЬ РЕМНИ И ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ ДО ПОЛНОЙ ОСТАНОВКИ ДВИГАТЕЛЕЙ. ТЕМПЕРАТУРА В БЕЛГРАДЕ ПЛЮС ВОСЕМНАДЦАТЬ ГРАДУСОВ. НАДЕЕМСЯ, ЧТO ПОЛЕТ БЫЛ ДЛЯ ВАС ПРИЯТНЫМ!

Они вышли из «Боинга», взяли свой багаж, сели в такси и поехали на Крунскую. Педжа Лукач внёс Ленин «Самсонит» в подъезд дома номер одиннадцать. Позвонил в дверь морёного дуба с начищенной латунный ручкой. Открыл мужчина лет тридцати, голубоглазый шатен в купальном халате.

— Вы Вук Радович?

— Слушаю вас?

— Это Лена, ваша будущая супруга!

— Очень приятно, я очень рад! Проходите, пожалуйста!

— Нет-нет, спасибо, я только её проводил, меня ждёт такси…

— Вы даже ничего не выпьете?

— Я в самом деле не могу. Привет!

— Чао! Заходи как-нибудь, мы с Вуком будем рады…

35

Никогда прежде я их не видел.

Они не похожи на людей, которые интересуются книгами. Лица у них незапоминающиеся, одеты аккуратно, ни одной броской детали. Двое серых мужчин в таких же серых дождевиках. Один направляется в глубину лавки, проглядывая мимоходом названия. Второй остается у двери. Я не спрашиваю, что им нужно. Сижу и смотрю сквозь стекло витрины. Первый возвращается от стеллажей и подходит ко мне сзади:

— У вас случайно нет «Абсурда власти»?

Свихнуться можно — в последние дни ничего другого не спрашивают! Как будто я продаю не книги, а скандалы!

— Вот же, у вас под рукой, — говорю.

Подошел и второй дождевик.

— А еще экземпляры есть?

— На складе, наверное, найдутся, — ответил я.

— Сколько?

— Чего сколько?

— Сколько ещё есть экземпляров?

— Я посмотрю.

— Я пойду с вами! — заявил он и привычным движением извлёк из кармана маленькую книжечку — удостоверение.

Осталось ещё одиннадцать экземпляров.

— Сколько вы всего заказывали?

— Разве я помню! — ответил я. — Сейчас посмотрю в книге заказов. Он не отходит от меня ни на шаг.

— Дайте, я сам! — сказал он и стал листать бланки заказов. — Продали вы, значит, восемьдесят экземпляров?

— Выходит так…

— Кому?

— Я не записываю фамилий…

— Ты мне дурочку-то не валяй! — процедил он сквозь зубы. — Тебе отлично известно, кто покупал это дерьмо!

— Известно, — смиренно признался я.

— Так кто?

— Сам автор купил десять экземпляров. Мы ему продали с двадцатипроцентной скидкой.

— Кто еще?

— Я. Мне что, принести тебе из дома свой экземпляр?

Он не ответил.

— Какой-нибудь мешок есть? — спросил он неприязненно.

Я дал ему целлофановый мешок, и он побросал в него оставшиеся «Абсурде».

— А квитанция?

— Какая ещё квитанция?

— Я отвечаю за эти книги! Как мне, по-твоему, потом за них отчитываться?

Он нехотя нацарапал что-то на квитанции, поглядывая на меня исподлобья:

— Ты не больно-то умничай.

— Её что, запретили? — спросил я его помощника.

— Вроде бы…

— Но почему?

— Понятия не имею.

Они ушли, не сказав больше ни слова.

Я продолжал смотреть сквозь витрину, но уже без всякого удовольствия. Вскоре зазвонил телефон. Меня вызывали в дирекцию.

На этот раз мне не предложили ничего выпить, не предложили даже сесть. В секретариате сидели двое незнакомых мужчин и женщина средних лет за пишущей машинкой. Они замолчали при моем появлении. Секретарь почему-то обратился ко мне на «вы»:

— Вы можете нам ответить, кто организовал представление книги «Абсурд власти»?

— Я.

— Вы предварительно консультировались с кем-нибудь из дирекции?

— Нет.

Женщина отпечатала мои ответы, и я их подписал.

— Можете идти…

Я вернулся в лавку. Через пять минут зашел парень в куртке десантника.

— У вас случайно нет «Абсурда власти»? — спросил он еще с порога.

— Нет.

— Жаль! — сказал он. — Я слышал, его собираются запретить…

— Из-за чего?

— Понятия не имею! — ответил парень и вышел.

36

Я всё спрашиваю себя, что было бы, если бы в тот вечер корреспондент «Журнала» случайно (случайно ли?) не забрёл в наш магазинчик и через два дня не напечатал о происшедшем репортаж на два столбца? По всей вероятности, ничего. Всё бы прошло тихо, как обычное представление публике новой книги, какие чуть не каждый вечер организуются в белградских книжных магазинах и галереях. Но уже сама величина жирных букв заголовка служила зловещим предупреждением, что речь идет о событии, не могущем остаться без серьёзных последствий. Под заголовком располагался большой снимок лавки, напоминающий фотографию места, где совершено какое-то ужасное преступление. Не хватало только мелового контура на тротуаре.

«ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДИВЕРСИЯ В КНИЖНОМ МАГАЗИНЕ „БАЛКАНЫ“.

В последнее время даже книжные магазины, предназначение которых служить храмами просвещения и культуры, становятся местом политических диверсий всё более наглеющих врагов нашего общества всех мастей и оттенков. Об этом свидетельствует возмутительная выходка служащего книжного магазина „Балканы“ на улице Королевы Анны, который, воспользовавшись недавней презентацией книги, написанной в духе недостойного памфлета, пытался пропагандировать типично конформистские, обывательские, анархо-либеральные и антикоммунистические идеи и взгляды, ничем не отличающиеся от высказываний злейших врагов нашей страны.

После того, как он чуть ли не с кулаками набросился на нашего корреспондента, обзывая его провокатором только потому, что тот, исполняя свой профессиональный долг, осмелился поинтересоваться, кто является официальным организатором встречи читателей с автором книги весьма сомнительных идейно-художественных достоинств, и после того, как он запретил ему впредь появляться в своём магазине, полупьяный книготорговец (в дирекции мы узнали, что его имя Педжа Лукач), не обращая внимания на негодование присутствующих покупателей и гостей, влил в себя чуть не целую бутылку вина и обрушил поток желчи и грязи на наш общественный строй. Говоря о послевоенном периоде восстановления и строительства, когда наше общество напрягало все силы для того, чтобы поднять страну из руин, П. Лукач дал следующее свое „видение“ тех героических лет: „когда после войны началась идеологическая муштра, когда из нас, маленьких анархистов-индивидуалистов, выросших на обломках вчерашнего мира, надо было по тогдашнему советскому образцу сделать маленьких старичков, организованных пионеров с красными галстуками в духе непревзойденной „Педагогической поэмы“ гениального товарища Макаренко, появилась масса идиотских книг, превращавших детей в кретинов. Мы, разумеется, по-своему сопротивлялись… В те мрачные времена, когда идеальный ребенок должен был быть чем-то вроде маленького общественно-политического деятеля, занимающегося критикой и самокритикой, перевоспитывающегося, фискалящего на своих близких и берущего пример со старших, какими бы подлецами они ни были, мы уносились на космическом корабле Флэшa Гордона в иные, далекие миры… (Уместно спросить, в какие такие миры уносился юный П. Л.? Уж не в миры ли чуждого нам общественно-политического строя?) Так с помощью Флэша Гордона я восстановил утраченную связь с довоенным временем!“