Книга воспоминаний - [59]

— Пожалуйста! Одним стаканом воды больше — какая разница!

Раздались смех и аплодисменты. Правда, и Мартынов не растерялся и ответил:

— Давайте, давайте — я вас в этом стакане и утоплю.

Однако его ответ никаких восторгов не вызвал.

В тот день, когда «Правда» напечатала подвал М. Н. Покровского, направленный против оппозиции, я пришел в Кремль, на квартиру Радека. Хозяин проводил меня в столовую, куда в это время вошла из соседней комнаты собака — немецкая овчарка. При виде хозяина она завиляла хвостом, а Радек, погладив ее, сказал:

— Верти, верти хвостом — Покровским будешь…

Еще один анекдот, приписывавшийся Радеку:

Сталин вызывает к себе Радека:

— Слушай! Ты рассказываешь много анекдотов. Черт с тобой! Но ты, говорят, дошел до того, что стал рассказывать анекдоты обо мне. А я — вождь мирового пролетариата.

— Это — не мой анекдот, товарищ Сталин, — ответил Радек.

Вспоминается обмен репликами между К. Б. Радеком и Л. Д. Троцким 7 ноября 1927 года на квартире у И. Т. Смилги. После демонстрации, устроенной оппозиционерами, сюда пришли Л. Д. Троцкий, Х. Г. Раковский, К. Б. Радек и мы, молодежь. Решили отметить праздник. Ждали только ухода Троцкого, чтобы начать застолье (Троцкий сам не пил и другим не давал). А Троцкий все не уходит. Тогда Радек взял на себя инициативу.

— Лев Давидович, — сказал он, кивая на стол. — Говорят, Сталин обязывает своих единомышленников участвовать в коллективных выпивках с ним…

Троцкий понял намек.

— В таком случае, — сказал он, улыбаясь, — боюсь, что у меня не останется ни одного единомышленника…

И тут же собрался уходить.

Радек был фигура колоритная и достаточно сложная. Талантливый, разносторонне образованный человек, он не получил никакого систематического образования. Но читал необыкновенно много, читал постоянно, на разных языках, хорошо знал историю, политическую литературу, художественную, искусство. Феноменальная память и необыкновенная трудоспособность Радека позволяла ему удерживать в голове массу фактов из самых разнообразных областей знания и широко пользоваться ими в своей деятельности публициста. Знал он, как уже сказано, множество языков, читал всю мировую прессу без помощи переводчиков, писал легко, быстро, блестяще, но ни на одном из языков, в том числе и на русском, не говорил правильно. Он лично знал многих выдающихся политических деятелей, писателей, людей искусства, и они его знали и ценили его талант и остроумие. Но сам Радек не был ни политическим вождем, ни теоретиком, скорее — прекрасным популяризатором чужих идей, быстро подхватывающим мысль вождя и блестяще развивающим ее.

И еще он был циник. Ради удачной остроты он мог пожертвовать кем и чем угодно, даже собственной репутацией. Представления о личной порядочности у него были весьма смутные. Мне рассказывали любопытную историю о происхождении его псевдонима «Радек», ставшего впоследствии его фамилией. Еще до революции, работая вместе с Розой Люксембург в Польской социалистической партии, Радек для какой-то заграничной поездки получил через Розу взаймы чей-то хороший костюм и пальто — и не вернул их. Роза в пылу какой-то дискуссии сказала ему, что он — «крадек» (по-польски «вор»). Радек, предварительно осмеяв это обвинение, сказал:

— Отныне я из слова «крадек» сделаю свою фамилию. Первая буква моего имени «Карл» — К, а остальное — Радек — я сделаю фамилией.

Когда, услышав это, я спросил Радека, куда же девались на самом деле позаимствованные пальто и костюм, он, не задумываясь, ответил:

— Понятия не имею. Мне они нужны были, чтобы проехать в Германию. В Германии я оставил их у своих знакомых и забыл о них. Никогда не интересовался туалетом… И личной собственности не придавал значения.

Это была правда, и, вероятно, все так и было, как рассказывал Радек. И он, и его жена — даже в период НЭПа, когда все чуть приоделись — одевались кое-как, в квартире у них царил полубогемный хаос. А самого Радека я никогда не встречал одетым иначе, как в потертую кожаную куртку и брюки, вправленные в сапоги.

Но в истории фамилии «Радек» (если она, действительно, правдива) характерен именно вызывающий цинизм. Уверен, что мысль сострить на превращении бранной клички в фамилию пришла ему в ту минуту, как он ее услышал.

Это бы все ничего, если бы бытовой цинизм не превращался у него в политический, если бы не были характерны для него беспрерывные политические колебания, далеко не всегда вызванные принципиальными соображениями. С 1923 по 1926 год он колебался между левой оппозицией в России и правой оппозицией в Германии. В момент открытого разрыва между Сталиным и Зиновьевым, перед ХIV съездом партии и на самом съезде Радек пытался увлечь троцкистскую оппозицию на блок со Сталиным. Внутри оппозиции он также колебался то влево, то вправо. В 1929 году он так же, как Смилга и Преображенский, подписал заявление об отходе от оппозиции. Так же, но не так же! Радек капитулировал внутренне, он всячески искал путь к Сталину, и ярчайшим свидетельством политического цинизма Радека является напечатанная в 30-х годах в «Правде» подхалимская статья его о Сталине — «Зодчий социализма».