Книга воспоминаний - [46]

Вот, товарищи, вторая часть этого огромного наследства, которая подлежит еще опубликованию». (там же, стр. 536–537)

В сталинские времена, да и после его смерти, имя Д. Б. Рязанова покрылось архивной пылью, а в тех редких случаях, когда оно упоминается, заслуги этого замечательного человека замалчиваются, а его деятельность тенденциозно искажается.

Еще одно личное воспоминание о Рязанове.

В 1927 году, после окончания института, Давид Борисович пригласил меня и предложил работу младшего научного сотрудника в институте К. Маркса. Оклад для такого сотрудника в рязановском институте был установлен в 75 рублей. Такой небольшой оклад установил сам Рязанов, исходя из того принципа, что идейный марксист не должен гнаться за большими деньгами, что работа в таком институте — святая святых марксизма — честь для молодого научного работника.

Так оно, конечно, и было. Но я к тому времени уже работал старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте Наркомфина, и оклад мой составлял 225 рублей — втрое больше того, что предлагал мне Рязанов. Об этом я и сказал Давиду Борисовичу.

Рязанов возмутился. Ведомственный институт платит вчерашнему студенту втрое больше, чем ведущий научно-исследовательский институт! Будучи, по совместительству с директорством в Институте Маркса, председателем бюджетной комиссии ВЦИК, он, при рассмотрении бюджета Наркомфина, предложил сократить ставки научных сотрудников этого института. Мотивируя это свое предложение, он сослался на пример со мной, и утверждал, что высокие ставки, установленные Наркомфином для своего института, развращают научную молодежь и являются бессмысленной тратой государственных средств. Возглавлявший ФЭБ (финансово-экономическое бюро) Наркомфина, в ведении которого находился наш институт, Бронский возражал Рязанову. Но это не помогло — ассигнования сократили. Вернувшись в Наркомфин, Бронский вызвал меня и спросил с досадой:

— Это вы сказали Рязанову, что получаете у нас 225 рублей? Что вы наделали? Вы же нас зарезали!

Несколько дней в ФЭБ была паника, но потом все улеглось. Опытные деятели Наркомфина нашли пути для обхода указаний бюджетной комиссии ВЦИК — и все осталось по-старому.

В 1930 году Д. Б. Рязанову исполнилось шестьдесят лет. Это было отмечено и официальными кругами Советского Союза, и оппозицией. В № «Бюллетеня» за 1930 год Л. Д. Троцкий поместил краткий обзор деятельности Рязанова. В обзоре с большой теплотой отмечались не только выдающаяся роль Д. Б. Рязанова в собирании, очищении от фальсификации и издании трудов Маркса и Энгельса, но и личные качества этого выдающегося марксиста, «не сделавшего ни малейшей уступки тем методам, которые стали руководящими в лженаучных учреждениях сталинского аппарата… Институт Маркса-Энгельса был и остается подлинно ученым и научным учреждением, где горит и светит марксистская мысль и где реставрируется, очищается, отчасти куется заново творческое оружие пролетарской революции».

Не прошло и года с тех пор, как официальные круги Советского Союза отпраздновали 60-летие Д. Б. Рязанова, — и появилось сообщение об исключении его из партии и предании суду «за участие в заговоре меньшевиков и эсеров и за связь с заграничным центром меньшевиков», которые, как говорилось в сообщении, были связаны с заговором промышленной буржуазии.

Процессы над меньшевиками и эсерами, происходившие в 1931 году, так же, как и предыдущие дела «шахтинцев» и «Промпартии» и последующие процессы над руководителями РКП(б), были разыграны по сценариям, изготовленным по указаниям Сталина и вымучены в застенках ГПУ. Признавшиеся на процессе меньшевиков в не совершенных ими преступлениях Громан, Шер, Гинзбург, Рубин, Иков, Суханов, сидевшие в 1936 году в Верхне-Уральском изоляторе, подверглись на этом основании бойкоту со стороны заключенных в том же изоляторе социалистов и коммунистов-оппозиционеров. В тот же период Суханов объявил борьбу за свое освобождение. Он посылал многочисленные, все более резкие по тону заявления, отдельные из которых опубликовывались в стенах изолятора. Вот отрывок одного из них:

«Вы от меня потребовали, — писал Суханов, — максимальной жертвы, самооклеветания и т. д. Я счел нужным на все это пойти, будучи убежден, что все это соответствует интересам СССР. Мы с вами — со следователем разыграли роли и прорепетировали комедию, которую мы позже разыграли в качестве процесса. Было обещано и само собою подразумевалось, что и приговор будет условным или формальным…»

Ответов, конечно, не было. Суханов объявил голодовку, которая длилась 30–40 дней. Потом его увезли неизвестно куда.

Один из осужденных, известный ученый-экономист Юровский (работавший ранее, между прочим, в том самом ФЭБ, в ведении которого находился наш институт) пытался покончить жизнь самоубийством. Незадолго до этой попытки он сказал на свидании своей жене, что все его показания, конечно, ложь, но так надо было…

Обвинительный материал на Д. Б. Рязанова под давлением следователя дал бывший сотрудник Института Маркса-Энгельса Шер.

Исследуя причины исключения из партии и ареста Д. Б. Рязанова, Л. Д. Троцкий в «Бюллетене» № 21–22 писал: