Книга VII. 1676-1703 - [24]
Толпа молодых, ожидающая на крыльце, беспрестанно расступается, дает дорогу старым боярам, окольничим и думным людям, которые не останавливаются на крыльце и проходят далее, в переднюю . Передняя имеет важное значение перед крыльцом: один жилец, исчисляя службы свои, бьет челом государю: «Пожалуй меня, холопа своего, для великого чудотворца Алексея митрополита и для многолетнего здоровья сына своего царевича, за мое службишко и терпенье вели, государь, мне быть при своей царской светлости в передней, а родители мои (родственники) пожалованы в переднюю». Здесь в передней останавливаются бояре, окольничие и думные люди, люди трех первых высших степеней старинной русской службы. Боярин — имя, которое встречается уже на первых страницах старой летописи в значении старшего члена дружины и необходимого советника, думца княжеского, и эта тесная связь между понятием боярина и советника княжеского выражалась в эпитете: боярин думающий . Окольничие во время усиления значения власти княжеской являются преимущественно в значении царедворцев; они распоряжаются при дворцовых церемониях, при приеме послов, во время путешествия государя едут впереди его, приготовляют все на станах; в последнее время окольничество потеряло значение должности и приняло только значение чина, означая вторую степень после боярства. Наконец, издавна между дружинниками были люди, не достигшие еще ни боярства, ни окольничества, но жившие в думе , участвовавшие в совете великокняжеском; отсюда третий чин — думные дворяне. К этим трем чинам, участвовавшим в думе, совете царском, примыкают думные дьяки — высшее звание, которого мог достигнуть не военный человек, а человек пера. Думных дьяков не больше четырех; как первые дельцы, находившиеся на глазах государя, который непосредственно пользовался их ловким пером, их знанием дела и опытностию, думные дьяки приобретают важное значение; особенно сильны становятся они со времен Грозного, который, подозревая знатных людей во враждебных замыслах, преимущественно доверял дьякам, людям новым, незнатным. До какой степени влияния могли достигать думные дьяки, показывают нам примеры Щелкаловых, Грамотина. Как люди формы и рутины, из мелочного знания существующего извлекавшие свои выгоды, думные дьяки, разумеется, не могли быть расположены к преобразованиям; они считались знатоками дела, пользовались в этом отношении большим уважением, большим влиянием, к ним обращались как к оракулам: понятно, как оскорбились, ожесточились они, когда им стали говорить, что они не умеют дело делать, не умеют прилично вести себя. Отсюда понятна вражда, которую питали думные дьяки к дерзкому нововводителю, Ордину-Нащокину, осмелившемуся учить, указывать. Кому же? Думным дьякам! Как будто первые дельцы дела не знают! Вздумали переучивать их на чужой лад, только и слов от него, что в чужестранных государствах не так делается.
Бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки толпятся в передней. О чем же они говорят между собою в ожидании выхода царского, что их особенно занимает? В последнее время было о чем поговорить: войны тяжкие, походы беспрерывные, победы сменялись поражениями, не раз были речи о том, что царь покинет столицу, к которой приближается враг; козаки изменяют в Малороссии; безбожный Стенька Разин поднимает козачество и крестьянство против бояр; патриарх хочет владеть всем: рассердился. что ему не дали владеть, уехал, а от патриаршества не отказывается; такого дела еще никогда не бывало, подняли святейших патриархов восточных, чтоб покончили с Никоном. Думные дьяки внушают, что с Афанасием Лаврентьевичем Ординым-Нащокиным житья нет, все бранится, всех укоряет, все, по его, делается нехорошо, толкует о новых порядках, что в чужих землях, а какие это порядки? Что он завел во Пскове? Приедет воевода в город, а ему там и делать нечего: всем владеют мужики! Но что же будешь делать! Великий государь его жалует, грамоты посылает прямо из Приказа тайных дел, и Афанасий пишет туда же; если уже заведен Приказ тайных дел, то всякому можно писать великому государю что хочет, обносить кого хочет — никто не сведает. И чему дивиться! Был бы из честного старого рода, а то откуда взят? Умный человек! Никто у него ума не отнимает, да как будто все другие глупы? Вот и Матвеев метит туда же, в бояре, — и попадет; у государя в приближении; но этот, по крайней мере, тих, честных людей почитает, тоже любит новые порядки, да не кричит. как Афанасий.
Но более всего, разумеется, занимали людей, собиравшихся в передней, дела местнические. Много остатков старины сберегла Московская Русь, и между ними крепкий родовой союз, который тем был крепче, чем слабее были все другие союзы. Понятие об единстве рода, как бы он ни был велик и разветвлен, сохранялось. Должен один из членов рода заплатить большую сумму денег, остальные члены рода обязаны складываться для этой уплаты. Старшие члены рода, которых величали господами, обязаны наблюдать за поведением младшего, хотя и совершеннолетнего, уже находящегося в службе, наказывать его за нравственные беспорядки, и правительство, разделявшее общий взгляд относительно крепости родового союза, взыскивало на старших членах рода за поведение младшего. Понятно, что при такой крепости родового союза, при такой ответственности всех членов рода один за другого значение отдельного лица необходимо исчезало пред значением рода; одно лицо было немыслимо без рода: известный Иван Петров не был мыслим как один Иван Петров, а был мыслим только как Иван Петров с братьями и племянниками. При таком слиянии лица с родом возвышалось на службе одно лицо — возвышался целый род, с понижением одного члена рода понижался целый род. Для нас теперь очень понятно, почему человек, имеющий известный высший чин, занимавший высшую должность, не захочет служить под начальством или в товарищах человека, который моложе его по чину или прежней должности; но представим себе, что целый род составляет одно, что каждый член слит со всеми остальными членами, и мы поймем, почему известный Иван Петров не хочет служить в товарищах с Васильем Федоровым, если член одного рода с Иваном Петровым был выше члена рода Василья Федорова; не забудем, что лицо независимое, самостоятельное, как теперь у нас, может, по высшим нравственным или по каким бы то ни было побуждениям, преодолеть побуждения честолюбия; но старинному русскому человеку преодолевать эти побуждения было невозможно, потому что он не имел никакого права располагать честью целого рода, имел священную обязанность беречь ее во что бы то ни стало, поэтому неудивительно, что старинный русский человек, столько послушный великому государю, которого назывался холопом с уничижительным именем, в местнических случаях ослушивался, за обедом, в присутствии царском, спускался под стол, если его принуждали сидеть ниже человека, которому он не мог по родовым счетам уступить, шел в тюрьму, подвергался батогам, кнуту, отобранию поместий и вотчин, но не исполнял воли царской, ибо, в противном случае, что была бы его за жизнь, как бы он показался на глаза родичам, да и всем порядочным людям, ибо в глазах всех их поруха родовой чести была непростительным преступлением; теперь всякий будет каждого родственника такого преступника
