Книга VII. 1676-1703 - [2]

История-мачеха заставила одно из древних европейских племен принять движение с запада на восток и населить те страны, где природа является мачехою для человека. В начале новой европейско-христианской истории два племени приняли господствующее положение и удержали его за собою навсегда: германское и славянское, племена-братья одного индоевропейского происхождения; они поделили между собою Европу, и в этом начальном дележе, в этом начальном движении — немцев с северо-востока на юго-запад, в области Римской империи, где уже заложен был прочный фундамент европейской цивилизации, и славян, наоборот, с юго-запада на северо-восток, в девственные и обделенные природою пространства, — в этом противоположном движении лежит различие всей последующей истории обоих племен. О первоначальном различии в характерах их, о преимуществе в этом отношении одного перед другим и о влиянии этого различия на историю мы не имеем никакого права заключать по недостатку известий; мы видим только, что одно племя изначала действует при самых благоприятных обстоятельствах, другое — при самых неблагоприятных. Конечно, для славянина, т.е. преимущественно для русского, есть сильное искушение предположить, что племя, которое при всех самых неблагоприятных условиях умело устоять, окруженное варварством, умело сохранить свой европейско-христианский образ, образовать могущественное государство, подчинить Азию Европе, — что такое племя обнаружило необыкновенное могущество духовных сил, и, естественно, рождается вопрос: племя германское, поставленное в таких неблагоприятных условиях, сумело ли бы сделать то же самое? Но неприятное восхваление своей национальности, какое позволяют себе немецкие писатели, не может увлечь русских последовать их примеру.

Славяне на великой восточной равнине Европы. Их селения виднеются по Днепру и его притокам, по Днестру, Западной Двине, Оке, по Ильменской озерной системе. Они живут отдельными родами, каждый род под своим родоначальником; живут иные в городах, но это громкое слово «город» не должно смущать нас, возбуждать мысль о противоречии между существованием городов и особного родового быта. Городом называлось всякое укрепление, всякая городьба, и сравнительное изучение явлений вполне объясняет дело: в XVII веке русские военные отряды, распространяя власть великого государя по Северной Азии, находили туземцев, живших отдельными родами, каждый под властью своего родоначальника, или князьца; но обыкновенно жилища семей, составлявших род, были укреплены, обнесены острожками, которые русским людям надобно было брать иногда приступом с кровопролитием; в острожке бывало по четырнадцати юрт, а юрты большие, в одной юрте жило семей по десяти. На севере и северо-востоке от славян жили финские племена под подобными же формами быта; на юге и юго-востоке толпились хищные кочевники, сменявшие, толкавшие друг друга. Славянам по временам тяжело приходилось от них, не спасали города, падавшие в одиночку в бесполезном сопротивлении, и степной хищник запрягал славянских женщин в свою телегу.

Промчится буря — и все опять тихо и однообразно по-прежнему; степные хищники исчезнут, оставив только пословицу «изгибоша яко Обри»; силы не возбуждаются постоянным присутствием врага, как возбуждены были силы германцев враждебными движениями римлян; да и как были бы возбуждены эти силы, когда племена разбросались, затерялись на таком огромном пространстве? Было бы слишком смешно думать, что племена были многочисленны и наполняли сплошь пространство; поверка готова: многочисленно ли было здесь народонаселение спустя много и много веков после описываемого времени? И теперь наша восточная равнина принадлежит к малонаселенным частям Европы; что ж было за тысячу лет назад?

Но пробил час, историческое движение, историческая жизнь началась и для Восточной Европы. По водной дороге, тянущейся с небольшим перерывом или волоком от Балтийского моря к Черному, показываются лодки, наполненные вооруженными людьми: плывет русский князь из Новгорода с дружиною. «Платите нам Дань», — повторяет он в каждом селении, у каждого осторожка славянского. Требование не новое, несут меха, лишь бы только избавиться поскорее от гостей. Но на этот раз гости не исчезают, как авары, не уходят в донские и волжские степи, как козары. На высоком западном берегу Днепра поднимается город, стольный город княжеский, мать городов, Киев. Князь усаживается здесь с дружиною, окрестным племенам уже нет более покоя; по всем рекам и речкам ходит князь с дружиною, собирает дань; куда не придет сам князь, придет муж княжой с своею дружиною за данью; смотрят — гости рубят городки и усаживаются в них, садятся в старых городах, которые повыгоднее стоят и которые побольше. Кличут клич: кто хочет селиться около городов, будет защита и льгота; кто знает нужное ремесло, будет пожива, дорого будут платить ратные люди, которым не самим же все на себя делать. И города населяются, начинаются в них торги, стягивается народ отовсюду, пустеют села, князек-родоначальник не досчитывается многих своих, ушли в город, а все были люди хорошие, досужие на всякое дело. Но села опустеют еще больше; кличут клич: князь идет в поход, собирайтесь, кто сможет! Молодежь поднимается, рубят лодки, уходят, и долго нет вести; наконец возвращаются — другие люди! Были они в самом Цареграде, какие чудеса там видели! Какие диковинные вещи с собою привезли! Греков победили, несмотря на все их хитрости, заставили дань платить; а кто отличился, тот в дружине у князя или боярина; чудное житье в дружине: пир да ловы с утра до вечера, всего много у князя, ничего не жалеет для дружины, а какой почет!