Книга увеселений - [26]

– Гиганты эти – все, как один, люди вопиющей красоты и божественного уродства, открытого тела и гибкой души, беззащитной силы и дюжей слабости, беспросветного ума и блестящей глупости, – воодушевленно сказал Эйнан.

– Какая безнадежная ясность, какая прозрачная путаница! – заметил Забара.

– Не желаешь ли познакомиться с одним из великанов?

– С радостью!

И Эйнан указал Иосифу на человека огромного роста. Забара глянул снизу вверх и подумал, что великаны хороши лишь издали: лицо схоже с ослиной мордой, борода не чёсана и простирается до пупа, и одежда грязная и зловонная.

– Кто это? – спросил Иосиф.

– Из нашей семьи, – гордо ответил Эйнан, – если дух его не омрачен – он особа милейшего нрава, но опаснее ядовитой змеи, когда зол. Жемчужина рода, большой праведник, предки его заканчивали достойный свой путь на виселице.

– Чем же примечателен обладатель сей завидной родословной?

– Ни один из смертных не сравнится с ним широтой сердца и глубиной ума.

– Поведай прежде, какими деяниями он являет красу души.

– Перечислять – не кончу до утра! – вдохновился Эйнан, – лишь несколько примеров сочных приведу. Он презирает умных и почитает дураков. Аппетит его весьма умерен, не тебе чета. Возьмет, скажем, три-четыре луковицы, пяток-другой головок чесноку…

– Долек чесноку? – переспросил Забара.

– Головок, говорю тебе! Добавит фунтов десять редьки, сдобрит свежей зелени пучком, все это мелко покрошит, посолит хорошенько, перемешает, а потом умнет благоуханное кушанье с полдюжиной буханок хлеба на ранний завтрак.

– Щедрый к собственному желудку неминуемо добр к прихотям утробы ближнего! – заметил Забара.

– В точку! Ведь мы родня! Помнишь ли Иосиф, как славно ты угощался у меня, как обильно накормил тебя я бычьим мясом? Таков же и сокровник мой. Раз постучался в дом к нему скиталец голодный и мучимый жаждой. Великан щедрою рукой положил пред гостем очищенный от плесени сухарь, и водрузил на стол огромный жбан воды, чтоб сухость в горле предупредить. Заметив досаду на лице бродяги, уксусу принес в стакане.

– Пришелец, верно, растрогался и прослезился?

– Прослезился! Размазал слезы по чумазому лицу, вышел на улицу и заорал, во всю глотку:

Здесь живет негодяй,

Крохобор, скупердяй.

На столе – ни черта,

И тарелка пуста!

– Неблагодарный откусит руку кормящую. Нельзя быть добрым! – заключил Забара.

– Природа его такова. Говорят наши мудрецы: “Благородный мыслит благородно и в благородстве устоит”.

– Теперь похвастайся его умом.

– О чем хочешь спрашивай, все на свете ведомо ему.

– Что смыслит он в медицине?

– Знает хвори всех умерших и похороненных.

– Небесные науки для него не тайна?

– Его не проведешь, и он усвоил твердо: солнце – верный признак дня, а звезды загорятся к ночи.

– Силен ли в математике твой родич?

– Легко сочтет число буханок съеденного хлеба.

– Науку мер постиг он?

– Само собой! Он пядями измерит ширину брюха своего, вершками длину бороды исчислит.

– Музыкален ли его слух?

– О, в высшей степени! Рев осла не спутает с собачьим лаем.

– Каковы его познания в зачатии и в деторождении?

– Он не ошибется: женщина с большим животом – беременна.

– А понимает ли он в иудейских законах наших?

– Безусловно. Увидев обнаженного мужчину, он тут же безошибочно определит, обрезан тот, иль нет.

– Никак в толк не возьму, милейший, зачем нахваливаешь это бездушное и невежественное создание? – задал Забара откровенный вопрос.

– Хочешь правду? Я о нем весьма худого мнения, – дал Эйнан откровенный ответ, – он как Омри, нечестивый царь израильский, поругатель заповедей богоданных. Лишь ради дочери его разливаюсь соловьем. Полюбил ее всем своим дьявольским сердцем и другую в жены не хочу.

– Чем же покорила тебя девица?

– Красою редкой и умом необычайным. Кудри ее вьются, черны, как ворон, глаза – два голубя, губы – красный кармин, зубы – перлы белоснежные, груди – два граната. И нет у меня более слов на устах, чтоб описать прелесть ее. Вдохновленный, я сочинил стихи:

Солнцем сверкает твой лик,

И блещут жемчужные зубы,

И сердце пленяют вмиг

Желанные алые губы.

Душу я предал огню

Любви, не алча спасенья.

Замкнул за собой западню

В сладостный рай вознесеньем.

– Небесная поэзия, однако, черти в рай не возносятся, – заметил Забара.

– Ради красного словца приврал! – объяснил Эйнан.

Незлопамятный Иосиф ибн Забара, видя, что коловратный товарищ его стоит на краю пропасти и готов сделать последний роковой шаг, приоткрыл влюбленному дьяволу завесу над катастрофическими последствиями негодной женитьбы.

– Внемли мне, друг переменчивый, – начал наставления Иосиф ибн Забара, – помни и не забывай: дочь за отцом следует, вбирает грубость отчего дома. Чернь в потомстве себя повторяет, и всегда жди от нее беды, и не надейся на чудо. Последнюю рубашку продай, да женись на дочери знатока торы, тогда и дети станут учеными. А возьмешь девицу из низов, и сыны твои смешаются с чернью. Непозволительно сближаться с простонародьем. Нельзя отправляться в опасный путь с человеком темным и пустым, ибо он свою жизнь ценить не умеет, а жизнь товарища – и подавно. И запрещено доверять черни тайны, и свидетельства ее ложны. А кто отдает дочь простолюдину в жену, тот связанную овечку перед пастью льва кладет. Будет дикарь бить и насиловать несчастную, не ведая стыда. И станет нарушать закон нечистоты в первый, во второй, и в третий день женской крови. И хоть редко, да случается, что понесет жена от греховного совокупления, и смешается нечистая кровь с семенем, и народится на свет порочное чудовище. Мудрецов и знатоков торы чернь ненавидит люто, в злобе своей превосходит она врагов народа иудейского. И да спасет бог человека достойного от соединения судьбы с чернью. И еще присовокуплю, не бери жену за богатство или за красоту, ибо золото тускнеет, краса стирается, а пороки остаются.