Книга теней - [68]

Луи молча встретил ее у главной двери, отперев на условленные три стука. Он ждал ее, как и обещал. В руках он держал тринадцать алых роз. «Для моего цветка, – шептал он, – прекраснейшего из прекрасных». Мадлен быстро прошла через маленькую дверцу, прорезанную в больших вратах. В церкви было пусто и холодно. Луи взял ее за руку, и они пошли через весь неф к алтарю. Звуку их шагов вторило гулкое эхо. Алтарь освещали белые свечи – сотни свечей, как ей показалось; она была глубоко тронута. Свет их падал на висящее над алтарем резное распятие с фигурой Христа на нем; на мгновение девушке стало страшно. Ей никогда не доводилось бывать в пустой церкви. Как странно, ведь она с детства посещала ее, а только теперь обратила внимание на все детали убранства: на то, что на витражах окон, высотой в два ее роста, изображены пятнадцать сюжетов из жития Богородицы; на то, как играют блики лунного света на полупрозрачных лицах святых, а также на то, что синие и серые стеклышки на одеянии Пресвятой Девы подобраны столь искусно, что кажется, будто ризы могут зашевелиться от легчайшего дуновения ветерка; и на те следы, которые время оставило на стоящих рядами скамьях, на их деревянных сиденьях и спинках, гладких и холодных, как статуи святых, взирающих на нее… и, наконец, на сияющий позолотой алтарь с ослепительно белым покровом на нем.

Отец Луи был как бы и священником, и женихом. Как священник он спросил себя, берет ли Мадлен себе в жены; и как жених ответил, что да, берет, и надел на ее палец тонкое колечко из слоновой кости. Как священник он благословил их союз, и как жених преклонил колено, принимая благословение.

Во время этого обряда Мадлен смеялась и плакала, плакала и смеялась, и все болтала без умолку, бросая вызов обычаям и закону, церкви и королю. Она была напугана и взволнована.

Однако и умом и сердцем считала себя вступившей в брак.

Воспоминания о том, что случилось потом, после церемонии, представлялись ей самыми сладкими. Под пристальными взглядами бесстрастно взирающих на них с витражей святых он унес ее в ризницу и там впервые овладел ею, неторопливо и нежно, прямо на каменном полу, менее чем в пятнадцати шагах от Святых Даров. Она вспоминала о том, как ей было больно… О том, как он обнял ее, нашептывая, что она роза, что ее цветок – прекраснейший из прекрасных… О том, как ее кровь пролилась на плиты, а он вытер те капли белоснежною тканью.

Ну конечно, она должна спасти его. Спасти во что бы то ни стало. Она сделает все, что потребуется, не откладывая.

А потому следующим утром, когда ее тюремщица вошла к ней, чтобы отвести принимать очередную мерзкую ванну, Мадлен припала к ее руке с толстыми, массивными пальцами и запечатлела на ней поцелуй – долгий, дикий, голодный, с засосом – «вот так бесы припадают к моим сосцам», – проговорила девушка и поведала, что она действительно околдована дьяволом, но что ее бесы решили отвернуться от брата своего и орудия, приходского священника церкви Сен-Пьер, этого «козла в сутане, приапа в скуфье».

В полдень Мадлен предстала перед «синклитом» – собрались все, кроме ее отца; той же ночью ее тайком провели в дом Капо. Члены «синклита» уговорили прокурора допустить Мадлен на суд. Они сказали ему, что та – идеальная свидетельница обвинения. С ее помощью они раз и навсегда избавятся от ненавистного духовника. Ведь разве не в этом состоит их главная цель? Возразить было нечего. Прокурорская дочка действительно могла им помочь сделать это, в особенности если ее надзирательница опишет ее поведение, и хорошо бы вселившиеся в нее демоны как-то проявили себя перед судьями. Конечно, решил «синклит», девушку следует предъявить суду. Но ее требуется подготовить, чтобы та дала такие показания, какие нужно. Ясно, что она готова сотрудничать. Должно быть, горит местью. Прокурор сдался. Хорошо, Мадлен пригласят в суд, но вне зала заседаний он все равно не желает ее видеть и после завершения процесса обязательно проучит ее, отослав куда-нибудь подальше. Ему даже все равно куда. Его друзья поклялись, что так и будет.

Сперва каноник Миньон был с Мадлен осторожен. С крошкой Сабиною он добился многого – хотя, как ему это удалось, он сам не мог понять до конца, – но как же обработать эту Мадлен? Ее состояние – она была на сносях, на седьмом месяце, – внушало ему некоторые опасения. И все же он взялся играть роль наставника одержимой бесами.

Они уединялись в библиотеке Капо и читали вслух отчеты о прежних процессах, причем и протоколы допросов, и описания того, как вели себя настоящие одержимые. Затем они вместе молились, прося Бога помочь им доказать, чем занимались кюре и его демоны.

Конечно, такого Мадлен не ожидала. Все эти толпы на улицах… Но у нее не оставалось выбора, приходилось идти до конца. Ведь суд должен был вот-вот состояться. Она во всем повиновалась канонику, тот был доволен. Да, конечно, все, что он говорит, правда. Конечно, она поклянется в этом. В описаниях одержимых она в точности узнает себя. Да, да и еще раз да. Язык ее стал скользким ото лжи, все члены ее тела ныли от гимнастических упражнений. Она готова лелеять ростки истины, которую ей поведал «синклит», готова скакать по зале суда, если так пожелают ее наставники. В самом деле готова. Она молила, чтобы ей разрешили свидетельствовать против дьявола.