Книга теней - [211]

Она была в компании женщин, одетых ярко, кричаще, – с такой манерой одеваться мне раньше не приходилось сталкиваться. Среди них, непринужденно развалясь, сидели и мужчины. Только когда на террасу вбежал, чтобы объявить общий выход на сцену, мальчишка-посыльный, наступив мне на ногу и даже не извинившись, вся стайка актеров сорвалась с места и убежала. И тогда я поняла по их походке и телодвижениям, что те, кого я приняла за женщин, были переодетые мальчики и стройные мужчины. Уходя, они швырнули на стол несколько монет, которые официант сгреб, как игральные фишки. Актеры были чем-то недовольны и договаривались вновь собраться позже. Вся эта суматоха заставила нескольких богатых дам с испугом взглянуть на столь поразившую меня, похоже, единственную в этой компании подлинную женщину. Она встала, поклонившись дамам с притворным почтением, и, выйдя из-за мраморного столика, заставленного маленькими белыми чашечками и пузатыми бокалами, направилась ко мне. Ко мне!

–  Месье, – сказала она, – вы поэт из Испании? Мне была назначена здесь встреча с поэтом из Испании, но он не появился в назначенный срок.

– Нет, мадам, – пробормотала я.

Она стояла передо мной в своей ярко-оранжевой юбке из мериносовой шерсти, мужском камзоле из алого шелка, из кармана которого выглядывали очки в черепаховой оправе на длинной золотой цепочке. Женщина была высокой. Крепкий стан, хорошо посаженная на изящной шее голова, серые глаза, которые становились фиалковыми при меркнущем свете. Небольшой, изящно вылепленный нос, высокие скулы. Черные косы заколоты в тугой пучок, волосы приятно пахли лимонным маслом.

– Так, значит, вы – не он? – спросила она. Я поняла, что она ожидает, когда я встану, как положено джентльмену в присутствии дамы. Растерявшись, я утратила дар речи и даже не пригласила ее присоединиться ко мне, но она, по-видимому, не испытывая никакого смущения, сказала по-французски с сильным, но трудноопределимым акцентом: – Я приняла вас, месье, за него. Здесь, на юге, полно поэтов. Но сейчас вы должны заказать мне рюмку шартреза: я чувствую себя слишком неловко, чтобы так сразу уйти.

– Конечно, – сказала я и тут наконец встала, а она села, словно нас связывали какие-то невидимые нити. – Шартрез? – уточнила я, приходя в себя после этой гимнастики, диктуемой правилами этикета.

– Да, – улыбнулась она. – Aqua vitae , настоящая вода жизни. – И когда официант принес мой кофе, она протестующе замахала рукой, потребовав взамен две рюмки тошнотворно-зеленого ликера. – Значит, не поэт, – сказала она, оценивающе разглядывая меня и придвигаясь поближе. – Кто же вы тогда? Торговец живым товаром? Проходимец, приехавший из Марселя, чтобы немного остудить свою полную интриг голову?

Не успела я ответить, как она вновь заговорила:

– Молчите. Вы – безнадежно влюбленный путешественник. Прованс, как известно, – общепризнанное средство для излечения северян, умирающих от разбитого сердца. Вы ведь путешественник?

– Да.

– Откуда едете? И куда?

– С севера… а куда, точно не знаю.

Легкий ветерок с реки колыхал цветущие виноградные лозы над головой, унося лепестки пастельного цвета, которые сыпались вниз, как конфетти. Первая порция шартреза вскоре сменилась второй.

– Вот, значит, как, – сказала она понимающе. – Бродяга, гонимый любовью.

Она смотрела на меня так долго, так пристально, что мне пришлось отвести взгляд. Лицо мое раскраснелось, но я сумела выдавить из себя:

– Едва ли… А вы… Вы здешняя, мадам?

– В Арле я более известна, месье, но лучше всего меня знают в Греции. Но кто может устоять против милого Авиньона? Впрочем, цыган приходится терпеть. – Тут она замахала обеими руками переодетому женщиной актеру в задранной до тощих бедер юбке, пересекавшему площадь. И добавила, сделав жест в его сторону: – И странствующих актеров тоже. – При этом она расплылась в улыбке и подала подошедшему к нам актеру руку для поцелуя.

Он не присел к столику и вел с нами беседу, стоя у низкой ограды из кованого железа, отделявшей террасу от площади.

– Твой приятель? – спросил он, не отрывая от меня взгляда.

Хотя это казалось совершенно невозможным (мы только что повстречались, и я не успела вымолвить ни словечка!), было очевидно, что я чем-то обидела этого пугающе худого человека, носившего на пальцах гораздо больше перстней, чем, по моему мнению, пристало мужчине. Пожав его неохотно поданную руку, я испытала такое ощущение, словно беру мешочек со стеклянными шариками.

– Знакомый, – ответила она, – но наши отношения с каждой минутой становятся все более дружескими.

– В самом деле? – отозвался он гнусаво. Раздался смех, к которому я не присоединилась; это было бы глупо, поскольку я не знала, над чем они смеются. Судя по тому, что актер продолжал разглядывать меня, именно я была объектом этой не произнесенной вслух шутки. – А вы, – спросил он, так пристально изучая черты моего лица, словно хотел сдвинуть меня с места своим взглядом, – вы участвуете в нашем представлении? – И добавил, повернувшись к моей собеседнице: – Несомненно, он мог бы участвовать. Например, в качестве хористки. – Она тоже посмотрела на меня и кивнула актеру, лукаво улыбаясь.