Книга теней - [202]

– Я никогда не видела ее такой по-детски оживленной. – Да, один из осужденных был совсем мальчик, ему и двадцати лет не исполнилось; военный суд приговорил его к смерти за то, что он поцеловал геральдическую лилию, вышитую на его потертом мундире. Как плакал этот бедняга, поднимаясь на гильотину!

–  Расскажите мне еще о короле, – попросила я. Отказавшись от удовольствия созерцать проплывавшие мимо ландшафты, я силилась разглядеть Мадлен при падающем в окно кареты неверном свете.

– Что ж, дай вспомнить… на нем были серые чулки, серые кюлоты и розовый камзол под коричневым шелковым кафтаном. Я хорошо это помню. А на голове колпак…

–  Волосы были обрезаны сзади так, чтобы коса не помешала гильотине, – добавил священник.

– И он был спокоен , – продолжала свой рассказ Мадлен. – Или казался таким поначалу. Он взошел на эшафот и, как это было принято, обменялся рукопожатием с палачом Сансоном и его сыном. А затем разгорелся спор .

– Толпе было ясно, – сказал отец Луи, – что Капет не желал, чтобы его руки связывали за спиной. Сансон настаивал. В конце концов вмешался присутствовавший при казни священник: он шепнул что-то королю, и тот смилостивился. У него уже не было выбора.

– В какой-то момент показалось, что толпа вот-вот вмешается.

–  Да.

– Некоторые кричали королю слова поддержки .

– Да, – сказал отец Луи, – хотя указ, расклеенный повсюду, гласил: «Те, кто аплодируют королю, когда он идет к Помосту Правосудия, будут выпороты, те, кто проклинают короля, – повешены». Говорю тебе: то было время великих противоречий. На следующий день после казни в газетах сообщалось о двоих, арестованных на пути следования короля: один из них обращался к королю так, как подобает обращаться к монарху, другой оскорблял его.

– Ведь их обоих убили? – спросила Мадлен. – Кажется, да: монархиста казнили без суда по приговору Трибунала, того, кто выкрикивал оскорбления, убили в тюрьме другие заключенные.

–  Да, – подтвердил священник. – Полагаю, ты не ошиблась.

– Резня в тюрьмах? – спросила я задумчиво.

– Нет, милая. Это случилось несколько раньше, в девяносто втором году, – удивленно сказал отец Луи. – Но скажи, что тебе известно об этих убийствах?

– Я читала показания очевидцев. Но и вы же были их свидетелями. Расскажите, что видели своими глазами.

– Но зачем тебе это, ведьма? Если ты хоть что-то слышала об этой резне, ты уже знаешь слишком много. Да и что там рассказывать: банда примерно из пятнадцати граждан – их было гораздо меньше, чем принято думать, – возбужденная слухами о якобы готовящемся в тюрьмах восстании, врывалась в некоторые из них и устраивала настоящую бойню.

– Не говорите о тюрьмах , – взмолилась Мадлен, – не теперь… Говорите о короле, Людовике .

– А что можно сказать о короле: они убили его, вот и все. Сансон-fils[130] по приказу отца позволил лезвию гильотины упасть, и голова короля Франции покатилась в корзину, как тысячи других до того.

– Можешь мне не верить , – рассмеялась Мадлен, – но некоторые ожидали, что у короля голубая кровь. На это делались ставки, а когда кровь хлынула из шеи, у эшафота началась страшная давка. Нашлись и такие, кто даже пробовал ее на вкус и говорил, что она солоноватая, как мясо скота, выкормленного на солончаках. В конце концов, как говорили тогда, и король жил за счет земли …

– Сансон поднял вверх отсеченную голову, толпа смолкла. А потом, зародившись где-то в задних рядах, медленно нарастая и накатываясь волной, чтобы разбиться об эшафот, раздался глухой первобытный рев… То был жуткий гул радости. Так народ убил своего короля.

– Подумай об этом , – сказала мне Мадлен, – только подумай! Я поняла, что мир стал другим, когда увидела, как воспитанники «Школы четырех наций» бросали свои шапки в воздух .

– Голова и тело короля были вывезены на телеге и захоронены в общей могиле, – продолжил рассказ священник. – Сансон остался на месте казни, чтобы проследить за продажей сувениров – носовых платков, смоченных королевской кровью, и тому подобного, – таким правом обладал палач.

– И право это приносило немалый доход, – можешь мне поверить: Сансон был богат! Жил в достатке… Бывало, сидел вечерами у камина в кругу своей семьи, – Габриель, его старший сын, позже умрет, сломав себе шею (он будет показывать толпе отрубленную голову, неловко ступит вперед и упадет с эшафота ); его второго сына Анри и внука Анри-Клемана тоже, в свою очередь, станут называть «месье Париж» – все они сидят, бывало, у камина, а Сансон-pere[131]медленно водит смычком по виолончели или учит длиннохвостого попугая песням своей юности. А смерть – по существу, убийство – была столь же обычной темой для разговоров, как и любая другая. Я-то знаю, я посещала Сансона несколько раз.

–  Посещала? – переспросила я. – Ты посещала Сансона?

– Нет, нет! Не так, как ты думаешь! Я просто хотела понаблюдать за ним, посмотреть, как он живет. Полюбовавшись, как он ухаживает за тюльпанами в саду, было весьма странно через несколько дней видеть, как Сансон убивает короля. Видишь ли, Сансон был торговцем смертью, поэтому я и следила за ним, уверенная, что, если буду достаточно внимательной, увижу, обнаружу… разрыв, некую прореху в ткани жизни, ведущую к смерти… И ищу ее все эти долгие годы.