Книга судьбы - [2]

Чан, нисколько не смущаясь под обиженным напором начальника, привычно стоял у сейфа и холодно созерцал большущий портрет Мао за спиной шефа.

— Если просят и просят достаточно вежливо, значит где-то мы и перебрали. Я готов, временно, во имя родины отложить текущие дела по американцам.

Генерал медленно стянул очки с покрасневшего носа, внимательно всмотрелся в подчиненного.

— Что это вы вроде бы как сдаетесь. Непохоже на вас. В чем дело, милейший?

— Монахи «Лотоса» зашевелились. Появилась возможность выйти на Руса.

— Это того, неудавшегося агента?

— Если мы об одном думаем, то того.

Хозяин про себя иронично усмехнулся, но подчиненному своих сомнений не показывал.

— Разве нам сейчас это нужно?

— Если я не нужен управлению, то хоть с пользой для будущего смогу съездить в Америку.

— Быстрый ты, дорогой товарищ Чан. — Генерал продолжал, покачивая головой, смотреть на полковника, как на очень далекого родственника. — Раз, и, если не в дамки, то на другую доску. Молодец. И хитер. Без опасных интриг не можешь. Меня не жалко?

Добрая душа полковника даже дрогнула в голосе.

— Я не надолго.

— Тебе не думается, кадровый отшельник, что нахожусь я еще здесь только потому, что большинство в правительстве чиновники моего возраста. И тебе должно быть не к лицу оставлять меня перед лицом кадровой опасности.

— Товарищ генерал, мой отъезд только успокоит ваших недругов.

Полковник Линь присмотрит за ними.

— Да-а. Одна надежда на старые кадры. — Шеф уже не смотрел на подчиненного. Выбрал из стопки папок нужную. Брови его деловито сошлись на переносице.

— Полковник Чан, есть приказы и их нужно выполнять. В Шанхае вы не имели никаких инструкций относительно американской группы съемки кино.

Чан мгновенно перестроился.

— Если бы мы признавали инструкции, квадратный Динстон сидел бы здесь и давил бы нам на уши. А так он за деньги американского налогоплательщика старательно издевается над послушными кадрами Великой Америки.

— Ну, ты-немец. Чем же ты лучше Динстона?

— Моя амплитуда прогиба спины гораздо меньше заокеанской.

— Ты, как был невыносим, таким и остался. — Генерал мучительно сморщился, прокашлялся в платочек. — Нехорошо ты делаешь. В Гонконге, в заливе, что произошло?

Чан миролюбиво и очень отвлеченно заулыбался.

— Там, наш хороший знакомый, уважаемый Ван, со своими корешами скандальный дебош устроил. Я был совсем в неведении того, что он вообще может оказаться в английской зоне. Группу майора Споуна легонько потрепали. Где сошлись их дорожки, не знаю. Но Споун оказался достаточно благоразумным и вовремя ушел из-под удара. Меня не в чем упрекнуть: там своя полиция, свои спецслужбы.

— Ай-я-яй. Опять ты не при делах. Эти оперативные сказки я от тебя двадцать лет слышу. Можешь рассказывать их кому-нибудь другому, или когда я уйду на пенсию. Я на тебя, брат Чан, крепко надеялся. А ты меня, доброго старика, не учел.

Полковник понял, что можно присесть за стол и, преданно глядя на шефа, добросовестно лукавил:

— Несносный Ван опередил нас и кое-где даже обманул. Если бы американцы обратились к нам за содействием, разве я отказал бы. Споун хоть и невелика фигура в американских рядах, но я его более уважаю, чем Динстона.

— А что это вы, государственный чиновник, все принимаете на личные симпатии: хочу люблю, хочу нет. В народные диктаторы метишь: бюрократический деспот. Точно тиран. Взятки берешь?

— Только мелкими купюрами.

— М-да. Наверное я тебя все же отстраню на время Что-то бесовское в тебе появилось. В "Ночном драконе" что произошло?

— Стреляли.

— Знаю. Сорок человек убито.

Чан непроизвольно изменился в лице.

— Сорок?!

— А ты сколько думал?

Думал меньше.

— Так что там было? И не думай мне лгать, все равно на чистую воду выведу.

Полковник нейтрально пожал плечами.

— Наверное, старые грешки. Монахи наказывают группировки, которые выступили против них в семидесятом. Ван исполняет.

Генерал пожевал губами, повертел нервно головой.

— Управы на них нет. Этому архару Вану под девяносто. И хворь его никакая не берет. Что он пьет?

— Энергия в нем мощная.

— Да не энергия. Кровь, наверное, пьет чужую.

Чан уже вдохновенно расслабился, небрежно махнул рукой.

— Может быть: если сорок человек в Гонконге постреляли.

— Ты меня не поддевай: молод еще.

Генерал беззлобно показал подчиненному тощий кулачок.

— Нехорошо. Я старый человек, плохо переношу смерть.

Но Чан продолжал оперативно философствовать.

— Чисто по-человечески они правы. Распоясались не монахи. Банды под вывесками всяких там «Триад» переходят все границы условности.

Закон для них уже не становится преградой.

— Что ты мне гнусишь, уважаемый. Или я меньше твоего знаю, кто больше попирает законы: банды или твои любимые братья-монахи. Одним можно убивать, потому что они хорошие. Другим нет: потому что они загодя уже преступники.

— Если бы закон надежно защищал конституционно всех, монахи не брались бы дружно за оружие. Их трудно поднять на вендетту. А так, — полковник по старой привычке оглянулся на дверь, — кто может и умеет, тот всегда защищается.

— Слушай, вольнодумец, все-то у тебя свое на уме. Думается мне иногда, что ты не второй, так третий человек в государстве.