Книга судьбы: ежедневные медитации с Конфуцием - [49]

На левом боку висели в качестве привесок: утиральник, нож, осе—лок, маленькое шило для развязывания узлов и зажигательное металлическое зеркало. На правой стороне: кольцо для натягивания лука, дерево для вытирания огня в пасмурную погоду, большое шило из слоновой кости, кисть и ножны (Прим. П. Попова).

Парадное платье одевалось для представления ко двору и для жертвоприношений. Оно изготавливалось из прямых полотнищ с оборками вокруг поясницы.

X, 7

Во время поста Конфуций всегда менял обычное платье и привычную пищу, а также всегда менял место, где обычно спал.

Речь идет, скорее всего, о том, что «меняя пищу и платье», Конфуций отказывался от имбиря и лука, которые вызывают резкий запах, вина, а также одевал чистые полотняные одежды. «Меняя место», Конфуций покидал комнату, дабы не находиться в одном помещении с женой.

X, 8

Если каша была не из отборного обрушенного зерна, если мясо было нареза—но не достаточно мелко, если каша от долгого хранения прогоркла, ничего этого он не ел. Испортившуюся рыбу и протухшее мясо не ел. Продукты, чей вид и запах изменились, также не ел. Плохо сваренное не ел, несвежее не ел. Неправильно разделанное мясо не ел. Если не было соответствующей приправы, не ел. Хотя бы мяса было и много, не ел его больше, чем риса. Лишь в вине не ограничивал себя, но допьяна не напивался. Вина и мяса, что куплены на рынке, не употреблял. А вот без имбиря никогда не обходился. Ел он немного.

X, 10

Во время еды он не вступал в беседу, во время сна не говорил.

X, 11

Хотя бы пища его состояла из простой каши или овощного супа, он непременно отделял немного для жертвоприношений и делал это с большим благоговением.

X, 12

Если циновка была постлана неправильно, он не садился.

X, 13

Когда жители его деревни собирались на церемонию распития вина, он поднимался со своего места лишь после того, как выйдут старики.

X, 16

Когда Канцзы преподнес лекарство, Учитель с поклоном принял его, сказав:

— Я еще не разобрался, что это за лекарство, поэтому не смею опробовать.

Канцзы — аристократ из царства Лу.

X, 17

Сгорела конюшня. Учитель, только что вернувшийся из дворца, спросил:

— Люди не пострадали?

А о лошадях даже не спросил.

X, 21

Войдя в Великий храм, он расспрашивал о каждой мелочи.

X, 22

Если умирал друг и некому было похоронить его, он говорил:

— Я похороню.

X, 23

Принимая подарки друзей, будь то повозка или лошади, но не жертвенное мясо, в ответ не кланялся.

X, 24

Когда он спал, то не лежал, словно мертвый; когда был дома один, то не сидел, как при гостях.

X, 25

Когда он встречал человека в траурном одеянии, хотя бы и недавнего знакомца, он менялся в лице. Когда встречал кого-либо в цере—мониальной шапке или слепого, как бы часто ни видел их, всякий раз был с ними почти—телен. Когда, сидя в повозке, он встречал человека, одетого в траур, то отвешивал поклон, опершись на поручни. Когда встречал людей, несущих подвор—ные списки населения, был так же почтителен и с ними. При виде роскошного угощения непременно вставал с выражением почтения на лице. Во время грозы и бури он всегда менялся в лице.

X, 26

Когда он поднимался на повозку, то держал спину прямо, ухватившись за веревочные поручни. Сидя в повозке, назад не смотрел, быстро не говорил и распоряжений не давал.

Мистерия государственного служения

Его миссия, как он считает, заключается прежде всего в передаче мистического откровения на уровень управления государством и Поднебесной вообще. Именно ради этого он пошел на то, чтобы оставить жизнь затворника-медиума и посвятить себя не только воспитанию учеников, но и наставничеству правителей. Официальные должности, которые он иногда занимает — не более чем инструмент для такого наставничества, просто возможность быть ближе к правителю, дабы направлять его. Он, как и многие служивые мужья ши того времени, готов безболезненно оставить свою должность, если ему кажется, что его советам не следуют, а царство выпадает из магического пространства соприкосновения Неба и Земли. Он как-то говорит: «Птица выбирает дерево. Как же дерево может выбирать птицу?» [13, гл. «Ай-гун», 58.27-а-б].

И здесь проступает еще одно отличие Конфуция и Учителей его времени от мистиков-медиумов архаики. Они очень четко определяют свой объект для передачи знания — правители, высшие сановники царств. Именно они должны стать инструментами воплощения Небесной воли, переданной на землю через медиумов, подобных Конфуцию, пускай даже сами об этом и не догадываясь. Такой «инструментальный», жестко прагматичный подход Конфуция к власть предержащим пронизывает всю его проповедь. Здесь и глубокая убежденность, что самостоятельно правитель не способен осознать истинную суть вещей, и отсюда — необходимость в наставнике, получающем небесные откровения; здесь и решимость немедленно покинуть такого правителя, если тот не способен быть инструментом в руках наставника и, как следствие, не может принести гармонию и энергетику благодати в мир.

Проповедь Конфуция социализирована, она абсолютно не похожа на древнюю индивидуалистическую традицию мистиков раннего Чжоу, он стремится обратить свое мистическое Знание именно на общество, дать правителям и сановникам магический инструмент для управления делами земными. Но именно эту часть его проповеди слышат меньше всего, а с веками этот мотив окажется окончательно погребен под рассуждениями о социально-политических мотивах конфуциева учения. Нечто подобное случилось с проповедью куда более оккультного учения — с наставлениями Лао-цзы.