Книга сияния - [60]

К несчастью, в здании миквы был один изъян, о чем ведать не ведали жители Юденштадта. В стене купальни, что примыкала к задней стене Юденштадта — как раз в том месте, где два кирпича не были как следует зацементированы и легко извлекались, в том самом месте, куда — еще при жизни бабушки Рохели — завистливый и зловредный Тадеуш положил мертвого младенца, именно там, где Вацлав прятал детские подарки для совсем еще юной Рохели, появились две маленькие трещинки. Эти трещинки были искусно обработаны зубилом и превращены в два небольших, шириной с человеческий глаз отверстия, которые доходили до самой внутренней стены и покрывающего ее кафеля. Полную ответственность за столь вопиющее нарушение приличий нес Киракос, и через эти смотровые отверстия он уже несколько лет распутно наблюдал за тем, как мужчины Юденштадта очищаются в микве пред службами и как женщины готовятся к священному воссоединению со своими мужьями после обязательного воздержания.

Рохель радовалась этим дням, когда можно было отдохнуть от исполнения супружеских обязанностей. Все выходило так, словно нежелание их исполнять получило одобрение свыше. Да, она ничего так не желала, как сделаться матерью, но когда начинала идти кровь и ей приходилось пользоваться тряпицами, молодую женщину буквально переполняло облегчение. Для Рохели это событие было главным признаком ее женственности, благословением, а не проклятием, хотя в былые дни на период месячных женщин изолировали, да и в ее время еще находились те, кто так боялся женской нечистоты, что считал их столь же нечистыми сердцем и душой.

Не подверженная головным болям или болям в животе (и зная вдобавок, что, согласно заповеди, Зеев ее касаться не может), в течение своих менструаций Рохель становилась еще более мила со своим супругом. Радостно напевая, пританцовывая, вприпрыжку передвигаясь по комнате, молодая женщина усердно за ним ухаживала и внимательно слушала, как он перечисляет все приключившиеся с ним мелочи или указывает, как именно она должна приготовить еду. Зеев тогда становился для Рохели предметом заботы и ласки, и ей очень хотелось погладить мужа по голове, заверить его в том, что они на самом деле добрые друзья, отлично подходящие друг другу товарищи по работе и что их брак обязательно станет плодотворным. Да, Зеев был намного ее старше, но он вовсе не был хилым и немощным или таким старым, как бабушка Рохели. Пусть даже, подобно ее бабушке, он все время говорил, а она в основном молчала, Рохель находила своего мужа приятным в общении, а их общая борьба за то, чтобы поставить на стол еду, казалась предопределенной.

Однако, когда месячные Рохели заканчивались и она возвращалась из миквы, неохотно плетясь по кладбищу, обходя по дороге дом раввина, шуль, пекарню и шохет, страх входил в ее сердце. Когда она открывала дверь в их комнату, там уже все было по-другому. Сама атмосфера менялась, как будто там произошла внезапная осыпь или земля под их домом слегка накренилась. Зеев вел себя так, будто его натерли перцем, ибо руки его дрожали, выполняя самую простую работу, жгучий румянец поднимался над его бородой, расползался по лбу, и жесткий блеск вползал в его обычно столь мягкие глаза. Позднее тем вечером, пока Рохель старалась лежать неподвижно, крепко держась за края кровати, а Зеев вовсю над ней раскачивался, молодая женщина испытывала странное ощущение — как будто она соскальзывает с самого края мира в клубящуюся пыль, где станет навеки потеряна и никто о ней не узнает.

Прежде чем погрузиться в священные воды купальни, Рохели следовало тщательно вымыть мылом волосы, ногти, все до единой части своего тела, все мельчайшие впадинки — даже протереть чистой тряпочкой зубы и язык. Служительница, чья кожа над желеобразной плотью от постоянной сырости покрылась множеством коричневых пятен, терла молодой женщине спину. И наконец, окатывала ее полными ведрами свежей, чистой воды, подогретой до приятной температуры. Тогда Рохели казалось, будто она стоит под невероятно густым ливнем. Только после этого она считалась готовой для погружения в микву.

Из того малого, что знала Рохель, кафель миквы казался маврской работы, ибо на каждой его частичке имелся небольшой узор в ярко-синих и зеленых тонах. В то же самое время этот кафель создавал впечатление, будто ты находишься в беседке, в саду с фонтаном или, когда наступала ночь и загорались свечи, в гроте, древнем и заколдованном. Тогда вода отбрасывала подсвеченные движущиеся тени на потолок, а внутри всего помещения каждый звук отзывался эхом богатой истории древней традиции. Рохель, которой нравились вещи, обозначавшие другие вещи, знала, что теперь она символически погружается сразу в четыре мистические реки, что текли из Эдема. Еврейские женщины очищались еще с библейских времен. Купаясь, Рохель оказывалась в компании Сарры, Ривки, Мириам, Анны, Двойры.[42] Разумеется, самой любимой из прародительниц была ее тезка Рохель, мать Йосефа. Она никак не могла простить Лие, сестре Рохели, обман. Лия выдала себя за Рохель и первой вышла замуж за Яакова. Рохель также не знала, что ей думать о братьях Йосефа, которые продали его в рабство. По ее скромному суждению, пусть даже Рохель и была женщиной, она не считала даже Бога выше всяких упреков — ибо разве он не притворился, что требует величайшей жертвы от Авраама? Иов ужасно страдал. Иону проглотил кит, мир охватил потоп, жена Лота превратилась в соляной столп только за то, что оглянулась назад. Почему цена неповиновения была столь высока? Не то чтобы у Рохели были или ожидались какие-либо случаи испытать Его терпение, и все же Его кара казалась слишком суровой. Даже невинные платили по самой дорогой цене.