Книга россказней. Новеллы - [45]

Как современный человек, помимо денег он питал безграничное почтение еще к одной силе-к науке. Он не смог бы разъяснить, что такое наука, представляя себе при этом нечто вроде статистики и немножко бактериологии, а еще ему было доподлинно известно, сколько денег и почестей государство выделяет на науку. Более всего он уважал тех, кто занимается раком, потому что от этого умер его отец, и Циглер полагал, что достигшая за это время невиданных высот наука не допустит, чтобы и его когда-нибудь постигла та же судьба.

Внешне Циглер отличался тем, что стремился одеваться чуть лучше, чем позволяли его средства, никогда не отставая от моды текущего года. Ну а моду квартала или месяца, которая ему была явно не по карману, он, разумеется, презирал как глупое обезьянничанье. Он считал себя человеком с характером и не боялся ругать начальство и правительство, когда находился среди себе подобных и в безопасном месте. Я, пожалуй, слишком увлекся его описанием. Однако Циглер и правда был приятным молодым человеком, и его утрата была для нас серьезным ударом. Потому что его настигло раннее и странное несчастье, перечеркнувшее все его планы и оправданные надежды.

Вскоре после прибытия в наш город Циглер решил устроить себе приятный выходной. Он еще не прижился у нас и от нерешительности не вступил ни в одно общество. Может быть, в этом и было его несчастье. Нехорошо, когда человек один.

И вот ему не оставалось ничего другого, как заняться городскими достопримечательностями, о которых он добросовестно осведомился. После серьезных разысканий он остановился на историческом музее и зоологическом саде. Вход в музей в воскресенье с утра был бесплатным, а зоосад после обеда можно было посетить со скидкой.

В своем любимом выходном костюме с пуговицами, обтянутыми материей, Циглер отправился в воскресенье в исторический музей. Он взял свою тонкую, элегантную тросточку, граненую, покрытую красным лаком, прибавлявшую ему осанистости и изящества, однако к его глубокому неудовольствию ему пришлось отдать трость служителю, стоявшему при входе.

В просторных залах было что посмотреть, и благонамеренный посетитель восславил в сердце своем всемогущую науку, которая и здесь доказала прославленную несомненность своих результатов, как заключил Циглер из аккуратных табличек на витринах. Старая рухлядь вроде увесистых ржавых ключей, разорванных ожерелий зеленого камня и тому подобного благодаря этим табличкам становилась удивительно интересной. Поразительно, чем только не занималась эта наука, как она во всем успевала, как умела со всем справиться – никаких сомнений, она уже в ближайшее время покончит с раком, а то и со смертью вообще.

Во втором зале он обнаружил стеклянный шкаф, в дверце которого он так хорошо отражался, что мог на минутку отвлечься, и, тщательно проверив свой костюм, прическу и воротник, складку на брюках и галстук, с удовлетворением убедиться, что все в порядке. Радостно вздохнув, он отправился далее и удостоил своего внимания несколько изделий старинных резчиков. Старательные ребята, хотя и довольно наивные, подумал он снисходительно. Старинные комнатные часы с фигурками из слоновой кости, танцуюши-ми в начале часа менуэт, он также терпеливо осмотрел и одобрил. А потом это занятие начало его несколько утомлять, он то и дело зевал, вынимал карманные часы, которые не стыдно было показать: это были массивные золотые часы, полученные в наследство от отца.

Как он с сожалением убедился, до обеда оставалось еще много времени, и потому он двинулся в следующий зал, вновь пробудивший его любопытство. В нем находились атрибуты средневековых суеверий, магические книги, амулеты, ведьмовские наряды, а в одном углу – целая алхимическая лаборатория, с горном, ступками, пузатыми склянками, тонкими свиными пузырями, мехами и тому подобными вещами. Этот угол был отгорожен канатом, надпись на табличке запрещала прикасаться к предметам. Но кто обращает на такие таблички внимание, к тому же Циглер был в зале совершенно один.

И вот он неосмотрительно протянул руку и потрогал некоторые из этих странных вещей. Обо всем этом средневековье и его потешных суевериях ему приходилось слышать и читать; он совершенно не мог уразуметь, как люди могли заниматься подобным ребячеством и почему никто не взял да и не запретил просто-напросто все это ведьмовское жульничество и всю эту чепуху. Алхимия же, напротив, заслуживала оправдания, потому что из нее возникла очень полезная наука – химия. Боже мой, как подумаешь, что эти вот тигли пытавшихся добыть золото алхимиков и вся эта нелепая колдовская рухлядь все же не были бесполезны, потому что без них сегодня не было бы аспирина и боевых газов!

Он рассеянно взял в руку маленький темный шарик, что-то вроде пилюли, высохшей и невесомой, повертел в своих пальцах и хотел уже положить назад, как услышал позади шаги. Он повернулся – в зал вошел посетитель. Циглеру стало неудобно, что он взял шарик, потому что табличку с надписью он, разумеется, прочел. Поэтому он сжал руку, опустил ее в карман и вышел.

Только на улице он снова вспомнил о пилюле. Вынул ее и думал было выбросить, однако прежде поднес к носу и понюхал. У нее был слабый смолистый запах, показавшийся ему приятным, и он снова положил ее в карман.