Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво - [17]

Это была безумная Переле, ангелица, которая сошла с ума от несчастной любви. Мой друг Писунчик рассказывал мне, что у нее, Переле, была любовь с райским бухгалтером Гецлом[53]. Гецл записывает мицвы[54]. В конце каждого года он пересчитывает все мицвы и представляет отчет архангелу Михаилу.

Три года Переле гуляла с райским бухгалтером. Он клялся ей в «любови вечной», Переле верила его словам как Святому Писанию. Не знала она, чистая, благочестивая душа, что и в раю есть шарлатаны, которые поиграют-поиграют девичьим сердцем, а потом выбросят его.

Переле работала у райской модистки. Каждую заработанную копейку она откладывала, каждую крошку экономила, ждала того счастливого дня, когда выйдет за райского бухгалтера. Тогда ей пригодятся сбережения, накопленные годами тяжкого труда.

В конце концов все пошло прахом. Ее возлюбленный бросил ее и женился на младшей дочери архангела Михаила Хавче.

Переле плакала ночи напролет. Не спала, не ела. Никто не мог ее утешить.

В один прекрасный день Переле вышла из дома с растрепанными волосами и растрепанными крыльями. Она бросалась на каждого встречного, устроила такой переполох, что ее пришлось связать. Два ангела потащили ее под кран, из которого на землю идут дожди, и лили на нее холодную воду до тех пор, пока Переле не успокоилась.

С тех пор она стала тихой, ни с кем не разговаривала. Как завидит ангела — сразу убегает. По целым дням сидела дома. С ней заговаривали — она не отвечала. Смотрела всем прямо в глаза и ничего не понимала.

— Лунными ночами, — рассказывал мне мой друг Писунчик, — когда все ангелы, маленькие и взрослые, спят, Переле выходит из дома, бродит по улицам и поет о своей любви.

В эту лунную ночь я увидел, как она бродит, высокая, с горящими глазами. Волосы ее были рассыпаны по плечам, крылья растрепаны.

Она шла, подняв лицо к звездам, и пела:

Между рожью и пшеницей

В поле я гуляла

И того, кого любила,

Того потеряла.

Между плюнет-поцелует

Нет нигде его,

Может, вы встречали, птички,

Миленького моего?

Если встретите, скажите:

Я его ждала.

Если встретите, скажите:

Я с ума сошла.

Могу поклясться, что видел слезы в ее глазах. Ветер играл ее растрепанными волосами и еще больше их растрепывал. Мне показалось, что ветер насмехается над безумной ангелицей, и я очень расстроился.

Переле проходила под моим окном. Она ненадолго остановилась и глубоко вздохнула. Быть может, почувствовала, что здесь, совсем рядом, есть сердце, которое сочувствует ее боли.

Я хотел с ней поговорить, хотел сказать, чтобы она послала этого Гецла-бухгалтера ко всем чертям. Что такой шарлатан не стоит даже одной слезы из ее прекрасных глаз.

Но я ничего не сказал. До сих пор я не знаю, почему промолчал. Может быть, несколько добрых слов утешили бы ее в то мгновение.

Но, быть может, я потому и не сказал тогда ничего, что даже в раю нет таких слов, которые могли бы излечить от несчастной любви.

Переле пошла дальше. С ее волосами теперь играли два райских проказника, Тодрес — южный ветер и Шмелке — восточный ветер.

Я больше не мог стоять у окна. Меня тянуло к этой безумной ангелице. И я, как был, в одной ночной рубашке, так и пошел следом за Переле.

Босыми ногами ступал я по холодному лунному серебру, разбросанному на улицах рая.

Переле шла вперед, я — за ней. Она меня даже не заметила. Переле брела и пела:

Весь рай давным-давно уснул,

В ночи горит луна,

Лишь я, лишь я, ой мамочки,

Брожу в тоске одна.

Однажды ангел удалой

Любовь со мной крутил,

Он словно чистый бриллиант

В короне райской был.

Он обещал мне целый рай,

Ласкал и целовал,

Своим сердечком звал меня

И к сердцу прижимал.

Ой, ангелицы юные,

Послушайте меня:

В любви клянутся ангелы,

Но клятвы их — брехня.

Эта песня, которую пела Переле, меня совершенно захватила. Я видел, что Переле приближается к роще царя Давида. Я пошел за ней.

Два райских проказника, Тодрес — южный ветер и Шмелке — восточный ветер, принялись играть с моей ночной рубашкой и все время задирали ее мне на голову. Я попросил их оставить меня в покое. Сейчас не время для игр. В другой раз, когда они захотят, я готов с ними поиграть.

Оба проказника зашептали мне в уши, один — в правое, другой — в левое:

— Крутить рубашку лучше, Шмуэл-Аба, чем крутить любовь. Из любви не выкрутишься. Пошли с нами, поиграем с твоей рубашкой.

Я отогнал их от себя, резко отчитал, строго сказал им, что не всегда расположен шутить.

Перед рощей Переле остановилась. Она раскинула руки и запела, стоя лицом к роще:

Гуляли мы в роще,

Ночь лунной была,

К нему в эту рощу

Сама я пришла.

Я тоже остановился, прижал руку к сердцу и прислушался к песне, которая звучала и как молитва, и как поминовение:

Спрошу я у рощи,

Спрошу я у поля,

За что мне досталась

Такая недоля.

Как же, подумал я, как же, ответят они тебе. Хоть с утра до вечера спрашивай.

Спрошу я у птицы,

Спрошу я у рыбы:

Разбитое сердце

Вы склеить могли бы?

Переле вошла в рощу царя Давида. Я не пошел за ней. По правде говоря, страшно стало. Лес и безумие пугали меня.

Я будто окаменел перед опушкой рощи царя Давида. Я сам не знал, привиделось мне все это или было на самом деле.

Я расправил крылья. На них уже блестела утренняя роса. Я полетел домой, решив забыть все кошмары, все призраки рая, которые мне явились в эту лунную ночь.