Книга Предтеч - [4]

- Надлежит повернуть на север, потому что мы ничего не найдем здесь.

Спутники принялись расспрашивать его о причине столь неожиданного предложения, но он только молчал, глядя как будто бы сквозь них и очевидно считая разговор оконченным. Они повернули по слову его, и бесконечный путь неизвестно куда продолжился. В бесплодных поисках прошло и еще четыре месяца, и путь теперь снова вел вверх, к бесчеловечной красоте снежных перевалов и голубых корон, венчающих грозные пики. Вот на этом-то пути и случилось так, что во время одного из ночлегов путники угодили в руки шайки жестоких негодяев под главенством некоего Рванг Гвонга, и, без сомнения, погибли бы, если бы не вмешательство могучего горца из местных, пришедшего на помощь в самую трудную минуту. Вдвоем с Туном-послушником они разогнали шайку, более, чем на половину истребив ее. Погиб и главарь. Горец признался, что этой ночью его выгнало из дому чувство, бывшее непонятным ему самому. Тем более, что он старался не отлучаться из дому, поскольку жена его должна была скоро родить. А надо сказать, что жена его была не из местных жительниц, и привез ее хозяин из далекой южной страны, славившейся колдовской прелестью своих черноглазых красавиц с солнечной кровью. Глянув на спасителя, врач пожелал непременно остаться до родов и поглядеть на ребенка, присутствие мудрого лекаря было истинным даром судьбы и благоволением Неба для горца, поскольку жил он н вдали от других людей, и поблизости не было опытных женщин. Он рассеял также последние сомнения путников, боявшихся оказаться в тягость, если ожидание затянется:

-Урожай я собрал в этом году отменный, и скот мой дал хороший приплод.

А надо сказать, что в отличие от большинства своих высокоученых собратий, этот врач очень хорошо умел помогать в случае тяжелых родов и втайне весьма гордился этим. Горец же, заручившись их согласием, улегся прямо на жесткий камень и моментально уснул.

В те времена и в те годы простонародье считало за счастье и высокую честь приютить бродячего монаха или же аскета, и он мог быть гостем семьи сколько сам того пожелает: его кормили, ему угождали до самого момента ухода. Никому не пришло бы в голову намекнуть святому человеку, что он несколько загостился, и положение это казалось вполне естественным как хозяевам, так и гостям. Нахлебники вовсе не стыдились своего нахлебничества, но эти люди разительно отличались от привычного типа святых, и были совершенно неспособны бездельничать. Врач, когда пришел срок, помог хозяйке разрешиться от бремени, хотя роды, благодарение Небу, оказались нетяжелыми, а потом взял на себя заботы о матери и младенце, с достойной удивления сноровкой проделывая все необходимое. Он же, невзирая на протесты хозяина, умудрился осмотреть и в меру необходимости вылечить весь его скот. Вмешательство отшельника, как обычно, было малозаметным, и, как обычно, в полный рост проявило себя позже: исчезнув на несколько дней, вернулся аскет, сгибаясь под тяжестью мешка с семенами невиданного доселе, вовсе непохожего на здешние сорта ячменя с голыми зернами. Сам же их и высеял на крохотном, с немыслимыми трудами созданном поле, предварительно трижды обработав землю. Его невесомое тело, казалось, вовсе не ведало усталости, и с тех пор местность эта питается по преимуществу именно этим ячменем, неприхотливым, урожайным, и удивительным образом поддерживающим не только силы, но и здоровье. Послушник и бессловесный слуга, трудясь вместе с хозяином, все трое - сильные, словно буйволы, и столь же упрямые, успели вдвое расширить его поля, - вещь, совершенно невозможная для одиночки, даже такого могучего. Впрочем, мы в своем правдивом повествовании забежали несколько вперед, - итак, как было сказано выше, жена хозяина ждала ребенка. Даже среди красавиц своей страны, столь славной женской красотой, она, безусловно, была королевой.

-Великое небо, - тихонько бормотал про себя врач, - у нее есть как раз все то, чего не хватает ему... В ней видна способность к утонченным чувствам и богатству воображения. В ней есть тяга к небывалому, и нет нужды, что она сама, быть может, не знает об этом.

Тогда-то он и сказал друзьям своим и спутникам, что непременно хочет дождаться появления ребенка и помочь в родах. Друзья с уважением относились ко всем его желаниям.

Слепой певец, человек при всей своей учености молодой, в первый раз услыхав голос хозяйки, впал в тайную тоску. Он никогда не любил, и мучившее его нежную душу чувство было смутным для него. Только всевидящие глаза отшельника уловили творящееся в душе певца, но это еще не было достаточным основанием для того, чтобы произносить какие-то слова. Сам же певец уходил подальше от друзей, садился на берег бурной речки, а там плакал незрячими глазами и пел небывалые песни. В них пелось о голосе, похожем на голос серебряной флейты и рассекающем беззащитную душу. Так свистит ветер в тростниках, что растут по краям маленьких озер в сухих степях. Так звенят капли, извечно капающие в древних пещерах. Капающие, как слезы незрячих глаз, такие горячие, что способны прожечь даже камень. А еще он пел о мире, который был холодным, пока они не встретились. Слепец не хотел, чтобы хоть кто-нибудь слышал эти тихие и страшные песни, но однажды зашуршал песок под осторожными шагами и маленькая ладонь мимолетно погладила его по щеке. Больше ничего не было, но с этого мгновения он знал, что по-настоящему ласковыми могут быть только она, да еще смерть.