Книга предсказанных судеб - [68]

«Ну а чем момыревцы-то хуже!» – рассудил Беляков.

Вот и пошло дело: кому дров наколоть, кому дымоход почистить или из райцентра продуктов привезти. Деревенские старухи в Белякове души не чаяли: «Глебушка… милок… благодетель… мы с тобой как при коммунизме жить стали».

Тем временем у Сергеича новые мысли в голове завелись: стал момыревский клуб в порядок приводить. Столько лет заколоченный стоит! А изба хорошая, крепкая – чем не гостевой дом! Очень кстати придется, когда друзья на рыбалку, на охоту приедут. Вон уж сколько раз звонили, расспрашивали.

– У себя-то больше троих мне не разместить – тесновато будет. Хотя кто знает, сколько гостей пожалует?.. Только бы дорога вконец не раскисла, – беспокоился Сергеич.

Как назло, в последние дни октября погода в Момырях (да чего там в Момырях, по всей области) испортилась. Холод, ветер шквалистый и дождь.

– Э-э-эх, опять душевые установки заработали. К утру дорогу точно развезет, – вдохнул Беляков, глядя, как поливает за окном, – по такой-то сырости какая у нас с тобой охота будет?

В ответ ему донеслось шумное сопение – лежащая на подстилке у двери собака подняла на хозяина сонные слезящиеся глаза и привычно заработала коротким хвостом.

Беляков встал, прошелся по кухне, взял из корзины березовое полешко, подбросил в печку, подошел к собаке и погладил ее курчавый бок – мягкая золотистая шерсть уже кое-где повылезла. Старость – она ведь и животину не красит. Глядя на Белякова, спаниелиха попыталась привстать, но тот ее остановил:

– Отдыхай, старушка, отдыхай. На сегодня мы с тобой все дела переделали.

Тотчас сообразив, что у хозяина потребности в ней сейчас нет, спаниель послушно прикрыл глаза и погрузился в сон.

Собаку звали Чарой, кличку дали в питомнике МЧС, ей было тринадцать лет, последние три из них она жила у Белякова. Умная, послушная, ласковая, она была отличной служебной собакой – кстати говоря, с особыми заслугами, на Гурьянова после взрыва пятерых спасла. Когда Чаре подошел срок списания, Сергеич, договорившись с кинологами, взял ее к себе и всей душой к ней привязался.

Беляков придвинул к себе журнал по рыболовству, но чтение не задалось – от жаркой печки стало клонить в сон. Он и сам не заметил, как, уронив голову, закемарил прямо за кухонным столом. Разбудила его Чара: ткнувшись мордой в его руку, она заскулила.

– Ты чего, старушка? – Еще толком не проснувшись, он вскочил со стула и вперился взглядом в висевшие на стене старые ходики. Было ровно восемь вечера.

Вдруг с улицы донесся столь непривычный для Момырей звук автомобильного двигателя.

– Это что-то новое! – с удивлением произнес Беляков и отдернул на окне занавеску.

Снаружи было черно, ни зги не видать. Единственный на деревню фонарь у клуба и тот не горел. Впрочем, через минуту Беляков прислушался к истерически буксующему мотору и без всякого фонаря догадался: на центральном момыревском хайвее застряла машина.

* * *

Их было двое – парень и девушка, совсем молодые, хотя в темноте особо не разглядишь. Когда Беляков подошел, парень, продрогший и облепленный грязью, похоже, уже выбился из сил.

Сергеич, прихвативший с собой несколько досок, коротко поздоровался и подложил их под колеса. Чара тоже подошла, по-хозяйски обнюхала незнакомцев, но, услышав «фу» и «гулять», удалилась.

– Не бойся, не укусит, она смирная, – объяснил Беляков девушке и велел ей сесть на водительское место. – Педаль-то найдешь?

– Я десять лет за рулем, – отозвалась та.

– Ну, что? В раскачку? – Сергеич встал на изготовку рядом с парнем.

Тот кивнул.

Через пятнадцать минут «Тойота»-седан, которая оказалась не такой уж тяжелой в отличие от Сергеичева джипа, была на безопасном участке дороги.

– Спасибо вам большое. – Девица выглянула из машины.

– Да-да, спасибо тебе, мужик, выручил, – обрадовался парень и полез в карман за деньгами.

– Не надо, ребят, дело житейское, с кем не бывает, – с улыбкой отказался Беляков, которого разбирало любопытство. – Ты лучше скажи, куда вы в такую погодку да на ночь глядя? Каким ветром-то в нашу глушь занесло?

– Да мы… туда… – парень кивнул в сторону железного забора, – к Марине.

– Вот это да! К Марине? – опешил Глеб Сергеевич. – Так она уж сколько лет здесь не объявлялась.

Про большой кирпичный дом, обнесенный железным забором, Беляков узнал еще до материной смерти. Приехал как-то в Момыри ее навестить, а тут, глядь, на краю деревни у самого березняка рабочие терем возводят. Потом, понятное дело, старухи ему всякого про этот терем понарассказали. Говорили, что в 98-м году дом начала строить некая Марина, что она и есть хозяйка, «шибко важная такая, красивая, все на машине с шофером приезжала и ни с кем не здоровалась». Вскоре Марина пропала, и появился прораб-татарин, тоже важный, но с деревенскими все же здоровался. Два года, пока дом строили, он рабочими командовал и выволочки им устраивал. А когда закончили, то и татарин пропал. Вместо себя он сторожа оставил, немого. Тот дом сторожил, сторожил, а прошлым летом помер.

В свете фар мелькнула Чара.

– Да я вообще-то в курсах, Марина родственница мне, это она просила съездить дом проведать. Если не веришь, вон, ключи могу показать, – помявшись, начал объяснять парень и оглянулся на свою спутницу. – Понимаешь, в такую глушь одному вроде в лом тащиться, а тут… дело-то молодое.