Книга песчинок: Фантастическая проза Латинской Америки - [194]

— Нет, мисс Эванс! — закричал он.— Вы не Винни! Винни — это англичанка, с которой я познакомился семь лет назад в лондонском клубе, она была моей женой и умерла от сердечного приступа два месяца назад, когда ждала ребенка!

Теперь мисс Эванс смотрела на него очень сосредоточенно. Выпрямившаяся, длинноногая, она издали пристально смотрела на него, прижимая к груди ветки дрока. А потом, улыбаясь, пошла к нему.

— Последнее — вранье,— сказала она.— Винни не была вашей женой.— И взяв его за подбородок, она притянула к себе его лицо, и губы их соприкоснулись.

Когда они вернулись, хакаранды блестели в лучах предвечернего солнца. Лоренсо толкнул дверь залы и распахнул одно за другим выходившие в сад окна.

— Есть хочется,— сказала мисс Эванс, садясь на покрытую пестрым одеялом кровать.

Лоренсо пошел на кухню, но обнаружил там только полбутылки старого монастырского писко и кусок вареной колбасы. Вернувшись в залу, он увидел, что мисс Эванс хочет взяться за ручку проигрывателя.

— Не трогайте, пожалуйста.

Мисс Эванс послушно отошла и снова села на кровать; Лоренсо, поискав глазами, куда бы поставить бутылку, увидел покрытый тремя пончо гроб. Он зедернул занавески на окнах и сел в деревянное креслице колониальных времен.

— Не знаю, обратили вы на это внимание или нет,— сказала мисс Эванс,— но когда мы поднялись в самолет, мое место оказалось рядом с каким-то священником. И прежде чем мы взлетели, я села рядом с вами.

Лоренсо отхлебнул писко.

— Я ни на что не обратил внимания, мисс Эванс.

— И за все время полета вы мне не сказали ни слова, не считая того случая, когда перед самой посадкой в Аякучо самолет провалился в воздушную яму. Почему же вы решили предложить мне путеводитель?

— Потому что в зале аэропорта в Лиме, перед тем как нас пригласили на посадку, я заметил, да, теперь я это знаю, я заметил, что Винни снова с нами.

Мисс Эванс рассмеялась.

— Угостите и меня. Опять вы с этими вашими историями.

Лоренсо передал бутылку мисс Эванс и снова уселся в свое креслице. Сгущались сумерки. Оба молчали. Снова голос зазвучал громче, сверля слух. Лоренсо несколько раз откашлялся, стараясь его заглушить.

— Поставь эту пластинку Вивальди, пожалуйста, еще раз. И пойди за доктором Алипио. Иди сразу, Лоренсо, прошу тебя.

Он поднялся, подошел к проигрывателю, включил его и поднял иглу.

— Не может быть, не может быть!

— Что? — спросила мисс Эванс.

Очень тихо зазвучали «Времена года» Вивальди.

— Я хочу распутать все это, я должен хорошенько припомнить все, как было... Я хочу знать, почему я задержался, почему не сразу пошел за врачом, когда она меня об этом попросила. Я подумал, что это капризы, столько раз она плохо себя чувствовала, ведь это случается с женщинами, особенно когда они в положении.

— Не понимаю, доктор Манрике.

— Шел дождь, помню, я взял зонтик. Я делал список книг, которые собирался заказать в Лиме, длиннейший список, я не мог вспомнить некоторых авторов. Кроме того, мне было лень. Конечно, доктор Алипио задержался, потому что был в гостях на одной из местных вечеринок, с которыми вы уже знакомы: по бутылке писко и блюду со шкварками на каждого приглашенного и разговоры, бесконечные разговоры. Но я дольше задержался, когда собирался идти за ним.

— А когда вернулись?

— Пластинка Вивальди кончилась.

— А Винни?

— Винни? Скажите Ольга, мисс Эванс. Винни — это англичанка... Ольга спала, как птичка, спрятав голову под руку, а рука была сжата, стиснута, рука искала меня, ждала и, не найдя, скорчилась на одеяле, вот на этом одеяле, на котором вы сидите. Она уснула, уснула и та жизнь, которую она носила в себе. Как говорится, уснула навсегда. Поймите это хорошенько: навсегда.

— Успокойтесь,— сказала мисс Эванс,— выпейте.

В полумраке она протянула ему бутылку.

Лоренсо подошел, и, когда он взял бутылку за горлышко, мисс Эванс взяла его за руку.

— Сядьте здесь. То, что вы мне рассказали, ужасно. Ваши друзья говорили мне, что она умерла, но я не знала как, не знала подробностей. Я не умею утешать, никогда не умела этого делать. Вы простите меня?

— Любовь,— сказал Лоренсо,— это я прочитал однажды на памятнике на английском кладбище в Ницце, любовь горька, как смерть.

Мисс Эванс сидела молча. Лоренсо крепко держал ее за руку. В молчании, в темноте Лоренсо слышал только собственное затрудненное дыхание, которое было словно бы и не его, а другого человека, хоть и вырывалось из его рта.

— И хуже всего то, что я ее хочу, мисс Эванс, я безумно ее хочу. Безумное желание... Здесь, сейчас же...

— Кого?

— Винни. Да, я хочу Винни, когда я рядом с Винни, с другой Винни.

— Какую Винни?

— Ту, что рядом, здесь.

Мисс Эванс посмотрела на пончо, вырисовывавшиеся темным силуэтом, более темным, чем сама темнота. Слабый свет, проникавший в комнату, выхватывал какой-то прямоугольный предмет.

— Все это безумие,— сказала она, отодвигаясь от Лоренсо, который, внезапно, попытался найти губами ее шею,— это макаберная шутка, профессор Манрике; очень сожалею, но я не хочу участвовать в этой игре. Да мне и пора уходить.

Лоренсо отодвинулся, позволил ей подняться и поискать в полумраке сумку. «Времена года» звучали едва слышно. Он увидел, что она идет к дверям.