Книга Перемен - [17]

Топонимика была поставлена на службу революции, она стала средством агитации и пропаганды. Был создан новый топонимический пантеон, обязательный для применения во всех городах необъятной России. Полигоном для его внедрения стал сначала Петроград, а затем Ленинград. В значительной степени благодаря топонимике героизировались и романтизировались имена убийц, грабителей и террористов. Убийство государственного деятеля считалось подвигом, бандитский грабеж назывался экспроприацией, террор возводился в ранг революционной борьбы. Примерами для подражания юных ленинцев становились Желябов и Софья Перовская, Воинов и Халтурин. Их «славные» имена, десятки раз повторенные на адресных табличках ленинградских домов, внедрялись в память и сознание юных поколений, даже не подозревавших, какова подлинная зловещая роль этих людей в истории России и всего человечества.

Основным признаком при составлении революционного синодика стала политическая благонадежность новых святых. Зачастую улицам и площадям присваивались имена ныне живущих и здравствующих деятелей. Образно говоря, это была мина замедленного действия. Неожиданно для всех вчерашние верные ленинцы вдруг становились непримиримыми врагами партии и народа, что приводило к неизбежным и бесконечным переименованиям названных их именами городских объектов. Процесс переименований становился перманентным.

В то же время переименования зачастую становились актами обыкновенного вандализма. В угоду новым названиям уничтожались старые исторические топонимы, тем самым стиралась столь необходимая городу память места. Так, например, только с возвращением Большой и Малой Конюшенным улицам их исторических названий к горожанам начала постепенно возвращаться память об огромном историческом районе в центре Петербурга с Конюшенным ведомством, Каретным музеем, Конюшенной церковью, в которой, кстати, отпевали Пушкина, и другими атрибутами исчезающего во времени старого петербургского быта.

Наиболее крупные переименования постигли город в 1918, 1923, 1939 и 1952 годах. Всего за эти годы было переименовано более 500 улиц, площадей, каналов, мостов и других объектов городской топонимики. Чтобы понять, каковы были объемы переименований, напомним, что к 1917 году на географической карте города было зафиксировано чуть более полутора тысяч топонимов. Если при этом учесть, что за время советской власти примерно 400 исторических названий исчезло в связи с утратой самих объектов наименования (объединение нескольких улиц в одну, застройка проездов жилыми кварталами и пр.), то легко увидеть, какой урон был нанесен Петербургу таким отношением к его топонимическому богатству.

На этом гибельном фоне осталось едва заметным возвращение исторических названий, которое было произведено для «поднятия народного духа» в январе 1944 года, накануне полного снятия блокады Ленинграда. Во-первых, оно было неполным, и, во-вторых, коренные ленинградцы еще не успели привыкнуть к новым именам, так что Невский проспект для них оставался Невским, несмотря на яростные попытки властей привить любовь к «проспекту 25-го Октября».

С 1990-х годов, на демократической волне перестройки, процесс возвращения объектам городской топонимики исторических названий получил стремительное ускорение. Но происходило это, как обычно в таких случаях, торопливо и бессистемно. Когда волна реанимации старых названий стала затухать, выяснилось, что о многих забыли, а до некоторых просто не дошли руки. Но интерес к этому процессу был вполне искренним.

Кстати, именно фольклору выпала почетная честь оказать неоценимую услугу официальной историографии. Исключительно благодаря ему многие старинные топонимы, навсегда исчезнувшие с лицевых фасадов зданий, до сих пор сохраняются в совокупной памяти петербуржцев.

Надо сказать, что в истории городской топонимики фольклор играет не только оценочную, но в значительной степени и созидательную роль. Он не только интерпретирует появление того или иного названия или реагирует на него. Как мы уже знаем, в самый ранний период существования Петербурга фольклор пополнил арсенал официальной городской топонимики. Названия многих петербургских географических объектов извлекались из неисчерпаемого кладезя мифологии допетербургского периода жизни Приневского края. Финские и шведские народные названия островов, рек и протоков самым естественным образом вошли в свод официальной городской топонимики. К счастью, многие из них ни разу так и не были заменены на другие и если подверглись незначительным изменениям, то только в области орфографии и произношения. До сих пор они сохраняют свои иноземные корни, донося до нас аромат древнего финского присутствия на «топких невских берегах». Финская лексическая музыка явственно слышится в названиях таких исторических районов города, как Купчино, Коломяги, Парголово, Лахта, Шушары и многих других, хотя городской фольклор частенько и предлагает многочисленные русские версии этимологического прочтения первородных топонимов. Так, например, бытует легенда о неких купцах, которые останавливались в одном из южных предместий города перед последним переходом в столицу. Отсюда и пошло, якобы, название Купчина.