Книга об отце - [44]

У нее нет двух передних зубов и это придает ее лицу что-то детское. Так странно слышать, как она, с этим детским выражением на круглом и добродушном лице, говорит изуверские вещи. - Аны ведь, армяна... что вы думаете,-вредные. Как их и не бить... За дело били... Аны против нашего царя шли. Свово хотели поставить.

Она едет "из Баки" с мужем, говорит с его слов а еще со слов другой моей соседки по скамьям. Это сухая старообрядка, едущая прямо "из Баки" и {147} видевшая все ужасы резни. Она тоже утверждает, что "армяна хотят свово царя". Присоглашали и персиан на свою сторону, но те не пошли.

- ...Был, дескать, приказ: бить их три дня. И губернатор сам приказывал: три дня можно, от царя дозволено, потому как они свово царя захотели, Лалаева.. И корона у него была. Корону нашли.

...Так три дня их и били, просто гонялись за ними по городу.

- А потом,- вмешивается еще один очевидец "из Баки", - замирение сделали. Выехал на площадь и наш архиерей и татарский, стали говорить: теперь замирение. Татары вот как руки подымают, от всей души, плачут даже. А армяны ничем ничего, ни тебе слезинки.

...В середине дня я знакомлюсь с главным очевидцем и рассказчиком о бакинской резне. Это - уроженец Семеновского уезда, который сделал карьеру в Баку. Он живет там уже 12 лет и достиг должности "бурового мастера". Зарабатывает 250 р. в месяц. Под его командой состоят от 10 до 20 человек. Он приобрел вид какого-то рабочего иностранца: коротенькая куртка, блуза, маленький, не держащийся на голове, круглый картузик. Говорит бойко, для своеобразного щегольства с кавказским акцентом... Вчера я видел его в компании купцов, едущих из Царицына...

- Вы едете из Баку? - спросил я, когда он сел на место, где сидела его толстуха-жена.

- Из самого.

- Были свидетелями бакинской резни?

- При мне все и было.

- Из-за чего же вышло дело?

- Из-за того; две нации,-одна слишком умная, другая слишком добрая.

- Кто умный, кто добрый? {148} - Умны больно армяне. Он все знает. Если он человек капитальный, хозяин, то поступает грубо, держит себя на петербургскую точку, так что вроде миллионера. Есть у него пять тысяч, то он непременно скажет пятьдесят.

- Ну, а армяне-рабочие?

- Рабочие тоже много знают. Скажем, у меня в распоряжении десять человек татар или русских. И все будет хорошо. Ну, если хоть два армянина, уже становится плохо...

- Хорошо... Армяне умные. А добрые?

- Конечно, татары. Этот народ любят все. Они спокойные.

- И эти добрые вырезывали умных сотнями?

- Нет, тысячами! Потому что доведены до предела. Да еще не дали им волю. Дали волю только на три дня. Они просили на пять. Говорят,- мы их в пять ден уничтожим...

- Значит, добрые собирались вырезать всех?

- Да ведь и стоит. Что задумали: давай им своего царя, нашего им не надо.

- Откуда это известно?

- Как откуда известно? Да они все ливорицинеры. Забастовки, это все от них...

...Он говорит бойко, пространно, с самодовольством. Собираются слушатели: подсаживается сибирский винокур, потом казанский владелец 2-х баржей, два-три волгаря-хозяйчики, какой-то долговязый человек из Спасского уезда, с белокурыми усами и тупым рыбьим взглядом, по-видимому, помещик, еще какой-то субъект неопределенной профессии. Еще вчера трое из них, владелец баржей и хозяйчики, при разговорах о войне говорили, что дальше так нельзя, что Россия дошла до пределу, что надо переменить порядки и созвать выборных. Все это говорилось степенно и как бы теоретично. {149} И та же среда поддакивала. Теперь эта середка перекачивает свои симпатии на сторону бойкого бакинца. Он развивает чисто фаталистическую теорию: Россия от века серая. Серой ей и оставаться. Всегда в ней воровали, всегда и будут воровать. Это положение вызывает в слушателях очень прочное сочувствие: они-то в числе тех, которым при этом живется недурно. Сыплются примеры: как воруют приказчики, как воруют инженеры, как воруют пароходные капитаны. Все это говорится с захлебыванием. . ...Эта философия благонамеренности и воровства, застоя и злобы... идет грузно, как беляна, которая встречается нам на стрежне, и так самоуверенно, как проповедь истинного патриотизма... ...Пароход свистит, подходя к Богородску. Публика начинает расходиться... Человек из Спасского уезда смотрит на меня наивно-рыбьими глазами, в которых, однако, на сей раз просвечивает злоба. Некоторая подозрительность чувствуется и у других. Во мне они как будто чувствуют нечто родственное тем слишком умным армянам, которые хотят своего царя и которых добрые татары за это избивают..."

Высадившись в Козьмодемьянске, мы пошли лесными дорогами к Светлояру.

Это путешествие вместе с отцом, который был так же добр и спокоен в дороге, в самых неудобных условиях, как и у себя дома, вспоминается очень хорошо. Тревога и смятение окружающей жизни, к которым с таким вниманием и интересом присматривался отец, от нас тогда были далеко. В моем воспоминании сохранились широкие просторы Волги, с ее покоем и близкой, знакомой красотой, долгие дороги лесами, такими густыми, что при взгляде в чащу виден был только мрак, лесные поляны с пестрыми цветами и земляникой. Мы шли на Юрьино, Перевоз, Марьино, Городец, {150} Воскресенское. Во Владимирское пришли около 9 часов вечера. Тотчас же пошли на озеро.