Книга о жизни. Вера в человечество и многоточие - [2]

Шрифт
Интервал

Написалось это стихотворение как раз в период сильной душевной боли, от одиночества, от незнания и непринятия действительности, оттого, что я потеряла цель в жизни, мне очень хотелось что-то поменять, но никак не приходил «тот самый момент» и не начинался «тот самый день», и каждый «новый лист» тут же становился обыденным. В этом стихотворении я излила душу на бумаге и хотя бы ей рассказала, что у меня творилось внутри в то время. Мне было очень одиноко, очень больно, пусто и неизвестно все мое состояние, я не хотела ничего предпринимать, решать, двигаться, действовать, не хотела быть сильной, не хотела мириться с обстоятельствами, черной полосой, свыкаться с тем, что имею. Я не хотела верить в себя и не хотела пускать в свою жизнь чью-либо помощь, но мне все-равно нужна была поддержка, как бы это противоречиво не звучало, нужные слова и направление, я нуждалась в опоре, в наставнике. И тут у меня умирает папа, как гром среди ясного неба, все стихотворение-творение сбылось!

Никогда бы не хотела думать и не думала, что именно такое происшествие будет неким стартом в моей, на тот момент, «дыре». Я мгновенно стала сильной, меня мгновенно встряхнуло так, знаете, не по-детски, я просто осознала весь смысл жизни в один момент. Тут же увидела свои цели, начала концентрироваться на прожитом и на своих ошибках, начала думать глубже, глобальнее и более обширно, чем думала до этого. Меня разрывало от эмоций, мне хотелось так сильно разрыдаться, мне хотелось все забыть и хохотать от души. Мне хотелось просто закрыть глаза и уйти от мира в пустоту. Мое состояние было пиковым. Если бы случилось что-нибудь ужасное в ближайший период, если бы за новостью последовала еще одна новость, я бы не выдержала, мне бы сорвало голову, и, возможно, я бы очень сильно начала нуждаться в психотерапевте, но Бог миловал. На этой страшной ноте черная полоса перешла в белую.

Потери – именно об этом я начала много думать. Вот несколько мыслей, которые я писала куда-то в пространство.

Нужно жить так, чтобы никогда ни о чем не жалеть, и так, чтобы на душе было легко! Недавно я услышала от одних моих знакомых, которые потеряли ребенка, маленького еще: «Сегодня бы ему стукнул двадцать один год…» А я думаю: «Ребята, зачем?! Зачем вы об этом думаете, зачем? Ну неужели вы будете до конца своей жизни корить себя за что-то, неужели ваши мысли вам чем-то смогут помочь? Зачем вы так страшно думаете?» Да, могло бы быть… Да и много чего могло бы быть… Но не стало. Все наши планы не наши вовсе! Мы не можем знать наперед, случилось и случилось, зачем постоянно думать о том, что было бы, если бы не «случилось»? Всё! Живите! Не представляйте то, чему уже никогда не суждено быть! Вспомните о тех, кто всё еще с вами и у кого еще Всё Может Быть! У кого всё впереди! Будьте с этими людьми такими, какими вы не успели побыть для тех, кого уже нет! Их нет, а для тех, кто живы, для них, для себя можно мечтать, можно быть лучше, можно не жалеть о не сделанном, потому что есть еще время, чтобы сделать что-то хорошее, и можно успеть сказать то, что так долго сидит в душе, облегчить тяжесть, сказать «живым людям», для «живых людей» – еще не поздно!!! Подумайте лучше об этом!!! Потому что с теми, с кем нас жизнь разлучила, с теми, кого уже нет, мы встретимся. И не просто встретимся, а надолго, навечно, и наговоримся… В данный момент самое главное, что у вас есть, люди, – это жизнь! Не самое ли время начать делать так, чтобы ни о чем не жалеть, и начать делать так, чтобы на душе было легко!

Я начала много-много читать разных статей на подобные темы, начала просто что-то делать, у меня появились маленькие цели – не дать этому миру умереть, не успев самой сделать что-то хорошее для кого-то живого. Мне захотелось делать много добрых дел, не прося ничего взамен. Я захотела оставить хороший след после себя, и, как бы ни звучало нагло и некрасиво, я захотела, чтобы и обо мне на поминках говорили так же хорошо и душевно, как говорили о моем папе. Я просто поставила цель – к моменту своей расписанной на небесах смерти успеть сделать как можно больше хорошего, чтобы люди запомнили меня такой, какая я есть на самом деле, чтобы люди переняли от меня все добро, всю любовь, чтобы хотя бы один человек, как я после смерти папы, захотел сделать что-то хорошее и подарить кому-то частичку своей любви!

После всех этих мыслей меня очень сильно потянуло на искусство. Может, раньше меня тоже тянуло на искусство, но я не хотела замечать прекрасное вокруг. Очень хотелось природы, много-много природы, воздуха, уединения, йоги. Хотелось, чтобы мои мысли закрепили это состояние невесомого спокойствия, чтобы голова посвежела и выбросила всю боль и ненависть, чтобы переродились негативные воспоминания и сплелись с зеленым миром и искусством в одно прекрасное начало нового этапа жизни. Мне захотелось напитаться силой земли, захотелось вновь «взлететь», как в детстве, когда тебя ничего не беспокоит, никто не трогает, нет проблем, нет потерь, нет переживаний, только поверхностные, легкие, как ветер, думы, счастье и любовь.


Рекомендуем почитать
Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Начало осени

Первую книгу автора отличает тематическое единство. А. Камышинцев пишет о людях, чьи судьбы искалечила водка и наркомания. Быт, условия лечебно-трудового профилактория, тяжкий, мучительный путь героя, едва не загубившего свою жизнь, — вот содержание этой книги.


Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме

Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.