Книга о разведчиках - [25]

На НП никто не шелохнулся. И хотя несколько часов назад на этом же взгорке полегли два батальона, гибель роты автоматчиков потрясла всех без исключения, потрясла не потому, что смерть всегда потрясает даже на войне, а потому, что так трагически гибнут лишь в книгах да в кино. В жизни никто из нас не видел такого зрелища. Весь штаб полка был ошеломлен…

И вдруг среди наступившей тишины я услышал сдавленный стон. Подумал, что кого-то ранило. Оглянулся: Атаев, закусив губу так, что по подбородку текла кровь, плакал. Он стоял с открытыми глазами, не моргая смотрел в сторону холма, а слезы текли и текли по его небритым щекам. Спазм душил его. Потом он медленно и тяжело, словно нес на себе огромный груз, прошел мимо меня по траншее, вышел с НП, с размаху упал на траву и зарыдал в голос.

Через некоторое время оттуда, с холма, вернулся Петр Деев с горсткой ребят, похожих на пришельцев с того света, почерневших, осунувшихся и молчаливых. Неузнаваем был и Петр Деев: прокопченная, изодранная гимнастерка, землистый цвет лица, в руках автомат с расщепленной ложей — ничего не осталось от той щеголеватости, которой научили нашего разведчика бывшие курсанты, его новые товарищи. Ко всему этому Петр был контужен — он тряс головой, ничего не слышал и страшнейшим образом заикался. Словом, с холма вернулся совсем другой человек. Он подошел к Атаеву, обнял его и стал судорожно гладить голову.

Вот после этого и появилась в моем дневнике та запись, которую я только что привел.

Приказ командования был жестким: взять высоту во что бы то ни стало, она является ключом к важному тактическому пункту. Выполнить этот приказ должны теперь остатки третьего батальона и наш взвод разведки. Конечно, вернуться с этого взгорка шансов не было, и мы мысленно прощались с жизнью. Но на войне бывает много неожиданностей Так случилось и на этот раз: немцы не стали испытывать больше судьбу, отступили под покровом ночи.

Вот и все, что я хотел рассказать о Ташли Атаеве, что напомнил мне небольшой карандашный набросок в дневнике.

Через несколько дней я был тяжело ранен и контужен. Меня эвакуировали, как я уже говорил, в Ессентуки. Об Атаеве я так ничего больше не слышал. А хотелось бы.

Может, ты жив, так откликнись, лейтенант!

Глава десятая. Кушнарев

Младший лейтенант Кушнарев был вторым командиром взвода — в разведывательных подразделениях, как правило, два и даже три командира. Худенький, бледненький, с тонкой длинной шеей и какой-то весь прозрачный, он напоминал блекнущий подснежник — настолько казался хилым и невоинственным. Большие выразительные глаза его смотрели на окружающий мир по-детски любопытно. Длинные тонкие пальцы выглядели странно на грубой штамповке ППШ. На блестящих клавишах рояля быть бы им!

Как он попал в разведку — затрудняюсь сказать. Не иначе как после настойчивой просьбы. И хотя он был явно инородным телом во взводе крепких, пышущих здоровьем ребят, я не помню человека, которого любили бы разведчики больше, чем Кушнарева.

Он был большим ребенком во взводе. И как ребенок, казалось, не совсем понимал, что такое война. Наравне со всеми нес тяготы будней разведчиков. Разведчики же в свою очередь при малейшей возможности старались облегчить ему эти будни. Он, конечно, этого не замечал, и если бы заметил — страшно обиделся бы. Он хотел быть настоящим разведчиком без всяких скидок. Поэтому порой лез туда, куда не следовало. В таких случаях ребята сердились на него не на шутку.

Однажды, возвращаясь с операции, мы заблудились и не попали в проход на своем минном поле. Вот-вот немцы хватятся исчезнувшего часового, полетят в небо ракеты, а мы лежим на голом месте, тычемся как слепые котята и не можем найти прореху, в которую должны проползти. Зло берет — глупее ситуацию трудно придумать. В пятнадцати метрах от своих траншей с «языком» покосят из пулеметов — и ничего не сделаешь.

Несколько ребят мечутся на кромке минного поля, ищут. И он тоже хотел было поискать, помочь. Но кто-то вовремя успел поймать в темноте его за ногу, притянуть к себе и поднести в сердцах зажатую рукавицу под нос:

— Во, видал! Тебе что, жить надоело? Сиди и не рыпайся. Без тебя, что ли, не найдут…

— Почему без меня? Что я…

— Потому что на первой же мине подорвешься.

Еще кто-то вмешался:

— Правда, Женьк, что ты суешься вперед? Некому, что ль?

— Ну, а почему мне нельзя? Никогда не пускают. Я хочу сам.

— Ладно, лежи. Тоже, «сам» нашелся. И вообще, какой дурак пустил тебя на фронт!

Младший лейтенант обиженно притих. И только потом, когда вышли на свою землю, распетушился.

— Я командир взвода или не командир?

Ребята смущенно нагибали головы.

— Вот теперь ты командир. Командуй.

Он решительно взмахнул рукой.

— Хватит, я так больше не могу! Или выполняйте мои приказания, или я ухожу в другой полк.

В такие минуты ребята молчат. Знают, что долго сердиться он не умеет.

Немного погодя Иван Исаев начинает примирительный разговор, с деланным удивлением пожимает плечами:

— Не понимаю, младший лейтенант, чего в бутылку лезть? Все получилось очень хорошо: ведем «языка», все живы, здоровы. Что еще надо?

— Правда, младшой, — вмешался Грибко. — Сейчас придем в штаб. Доложишь. Исаев вытрясет из старшины спирту. И-и как денька два гульнем! Хочешь, спирт пить научим?