Книга о художниках - [131]

Жизнеописание знаменитого живописца, гравера и живописца по стеклу Хендрика Голциуса (Henricus Goltzius) из Мюльбрехта

Если великодушная и всесозидающая природа избирает какого-либо юношу и всецело предназначает его для живописи, то она неустанно заботится о том, чтобы зароненное ею в его сердце зерно не оставалось сокрытым, а вполне свободно и скоро всходило и открыто росло и созревало. Справедливость этого положения доказывает жизнь Хендрика Голциуса, сына достопочтенных родителей, родом из Мюльбрехта, деревни, расположенной в округе Гюлик, недалеко от Венло. Он родился в феврале 1558 года, за несколько дней до праздника обращения св. Павла. Семейство его происходит из другой деревни, именно Гейнсбек, где его прадед уже с давних пор носил имя Голц. Этот прадед, по имени Губерт Голц, жил в Венло и был искусным живописцем, а его брат, Зибрехт Голц, был хорошим скульптором. У Губерта были сын и две дочери, вышедшие замуж за живописцев. Одна из них была матерью Губерта Голца[395], знаменитого историка, называвшегося также ван Вюрцбург. Он долгое время жил в Брюгге, во Фландрии, как выше было сказано в его жизнеописании, и принял фамилию Голц от своей матери. Сын Губерта Старшего Ян Голц был довольно хорошим живописцем и жил в Кайзерсверте, где был бургомистром и, сверх того, исправлял еще другие городские должности. Кроме многих дочерей у него было два сына, из которых младший, как и он, называвшийся Яном Голцем, после смерти отца сделался живописцем по стеклу, но вследствие несчастных обстоятельств, не зная, как поправиться, уехал в деревню Мюльбрехт и там очень рано женился. Его старший сын был наш Хендрик Голциус, о котором мы и хотим здесь рассказать.

Хендрик был полным, веселым и резвым ребенком, несмотря на то, что его мать вследствие частых болезней мало кормила его грудью. За свою излишнюю резвость ему немало пришлось поплатиться. Однажды, упав, он насквозь проткнул себе нос лучиной, затем несколько раз приходилось вытаскивать его из воды. Особенно же велика была его страсть к огню. Оставшись как-то раз в комнате один, когда ему было немногим более года, он упал в очаг, лицом на сковороду с кипящим маслом, при этом обжег и обе руки о горящие уголья. Мать всячески старалась лечить его и, употребляя для того мазь, лубки и другие средства, с сокрушенным сердцем ходила за ним день и ночь, пока не зашла к ним одна очень назойливая соседка, которая сняла лубки, сказав, что без них дело пойдет лучше, и только кое-как обмотала платком правую руку. Следствием этого было то, что сухожилия срослись, и Хендрик никогда потом не мог вполне раскрыть кисть руки. Кроме этого несчастного случая произошло и другое: когда он был еще маленьким мальчиком, отец, по ошибке, сунул ему в рот аурипигмент (желтый мышьяк), который он потом вытащил у него с большим трудом.

Когда Хендрику было около трех лет, его отец, Ян Голц, покинул деревню Мюльбрехт и переселился в Дуйсбург, расположенный в округе Клеве. Здесь Голциус четырех лет от роду пошел в школу и начал учиться читать.

Но так как природа не хотела дальше скрывать цели, для какой она его предназначала, и как говорят про кошек, что они не могут удержаться, чтобы не ловить мышей, то вскоре же стало видно, куда была направлена его склонность, а именно к рисованию, ибо, вместо того чтобы писать буквы, он по большей части рисовал человечков. Увидев это, отец взял сына из школы и отдал его учиться рисованию и живописи по стеклу. Когда Голциусу было семь или восемь лет, он всюду, как в своем, так и в чужих домах, покрывал все стены и заборы своими рисунками. Ему было более по душе рисовать что-либо им самим придуманное, чем терпеливо и точно срисовывать чужие произведения. Итак, он с детства прилежно занимался искусством и к тому же постоянно был за работой по изготовлению и расписыванию стекол. Я помню, мне пришлось видеть некоторые из рисунков, относившихся к его первым, детским работам, и я заметил в них удивительное понимание содержания, большое искусство в его передаче и замечательную наблюдательность.

Из-за частых болезней матери он вынужден был заботиться о других детях, о работниках и о домашнем хозяйстве, что приносило большой ущерб его любимым занятиям. Однако у него была такая пылкая страсть к рисованию, что он не пропускал ни одного праздника, чтобы не рисовать на стенах или в каком ином месте верблюдов, слонов и другие большие предметы. Когда увидел это отец, он позволил юноше рисовать, писать красками и малевать сколько ему угодно, лишь бы он не пренебрегал отцовскими делами, которые были не в особенно блестящем состоянии.

Голциус, чувствуя себя связанным заботами по дому, часто горевал, что из-за своих родителей он был не в состоянии отправиться в края, где мог увидеть красоты искусства; но все-таки, покорясь своей участи, он вследствие сильной любви к искусству достиг того, что стал гравировать на меди крепкой водкой, а потом попытался своей искалеченной рукой научиться гравировать на меди резцом, в чем и успел настолько, что живший от него в четырех милях Корнхерт выразил желание взять его к себе в ученики-гравировальщики, так как он уже раньше делал для Корнхерта много рисунков для витражей, которые тот сам хотел награвировать. Отец тотчас же согласился и заключил договор, по которому его сын должен был оставаться у Корнхерта в продолжение двух лет. Но так как условия этого договора Голциусу не понравились, то он и не вошел в силу. Тогда Корнхерт предложил Голциусу пробыть у него один или два месяца на испытании, и если ему что-либо не понравится, то он может уйти. На это Голциус охотно согласился, так как он только хотел научиться приемам гравирования. Но когда Корнхерт сказал: «Ты должен обещать мне, что, если оставишь мою мастерскую, в течение всей своей жизни не поступишь ни к какому другому мастеру и сам по себе не станешь учиться гравированию», Голциус от этого требования отказался и вместе с отцом вернулся домой, где ежедневно без устали гравировал резцом. Узнав об этом, Корнхерт тотчас же дал ему работу и предложил ехать с ним в Голландию, на что Голциус согласился, но принужден был отправиться туда с родителями, так как в противном случае они не хотели давать ему своего разрешения.