Книга о Боге - [4]
«И Рай и Ад принадлежат миру людей, а вовсе не загробному миру». «Он (Бог-Родитель) не навязывает людям ни религии, ни веры. Он просто хочет вернуть их души к первоначальному состоянию». Эти ласковые увещевания госпожи Родительницы находят отклик и в сердце Сэридзавы.
Верить в существование Бога и познать Бога, то есть непосредственно ощущать его любовь, — это абсолютно разные вещи. Непосредственно ощутить любовь Бога — значит вернуться к чувствам, исконно присущим человеку, исполниться ощущением счастья.
Душа Кодзиро Сэридзавы, познавшего Бога, вернулась к простоте и чистоте, она обрела смирение и, исполненная благодарности и радости, устремилась на встречу с душой Бога.
Норико Нономия
КНИГА О БОГЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Улыбка Бога
Глава первая
«Литература призвана облекать в слова
неизреченную волю Бога»
Это было в июне 1970 года. Именно тогда мой близкий друг Окано построил в сосновом бору на морском побережье неподалеку от того места, где я родился, великолепный литературный музей, носящий мое имя. Чуть позже он сделал комплект из пяти открыток, мне посвященных, и стал раздавать эти комплекты посетителям музея. На одной из открыток под моей тогдашней фотографией были начертаны слова, помещенные в начале этой главы.
Признаться, впервые увидев эту открытку, я пришел в полное замешательство и подумал, что уж ее-то я вряд ли разрешил бы печатать, если бы со мной сочли нужным посоветоваться…
Разумеется, мне было неловко. К тому же моя писательская жизнь была настолько долгой, что я никак не мог вспомнить, где и когда написал эти слова, а звучали они так, словно были девизом ко всему моему творчеству. Вряд ли я мог написать их мимоходом на предупредительно принесенном кем-то картонном квадрате… Пока я перебирал в памяти возможные варианты, со мной внезапно заговорил Дзиро Мори, имеющий обыкновение возникать в подобных случаях.
— Не мучь себя. Наверняка господин Окано просто решил таким образом подытожить и сформулировать суть всей твоей литературы. Откровенно говоря, я был уверен, что это его собственное изречение, и оно привело меня в восторг.
— Окано-сан — человек искренний, мудрый и чуткий, он никогда бы не стал, не посоветовавшись со мной, употреблять для такой цели им самим выдуманную фразу. Взгляни-ка на лицевую сторону открытки. Видишь, слева, рядом с надписью «почтовая открытка», изображен герб — обведенный кружком колокольчик? Даже такую малость, как использование нашего семейного герба, он счел необходимым заранее согласовать со мной.
— Ну, значит, ты просто где-то это написал, а потом запамятовал. Перечитай на досуге свои старые произведения, наверняка где-нибудь обнаружишь эти слова… А что, когда ты сочиняешь, ты действительно уверен, что следуешь Божественной воле?
— Вовсе нет! Просто пишу что хочу.
— Тогда тебе стоит при случае поразмыслить над тем, в чем суть твоей литературы. Вот будешь искать эти слова и…
В то время мне было вовсе не до размышлений над сутью литературы: полностью поглощенный процессом творчества, я едва успевал черпать из бьющего через край источника своего вдохновения, так что у меня просто не оставалось времени заниматься поисками этих слов, и они как-то незаметно забылись. Между тем при музее было создано Общество друзей Кодзиро Сэридзавы, и его члены, мои читатели, стали несколько раз в месяц собираться на семинары, на которых заслушивали доклады и обменивались мнениями, по их просьбе и я два раза в году, весной и осенью, стал непременно выезжать в Нумадзу и принимать участие в этих сборищах.
На них съезжались читатели из самых разных уголков страны — от северной префектуры Аомори до южного Кюсю, — среди них были и старики и молодежь, и мужчины и женщины, каждый раз собиралось как минимум тридцать человек, иногда же приезжало более ста, так что в расположенном на первом этаже зале музея не хватало специально приготовленных стульев, и некоторым приходилось стоять.
Обычно из Токио в Нумадзу меня отвозила на своей машине дочь, примерно с часу до трех дня я выступал перед собравшимися с докладом на ту или иную литературную тему, потом мне начинали задавать вопросы, я выходил в зал, непосредственно беседовал с присутствующими и в начале пятого возвращался в Токио.
Однажды на очередном сборище Общества друзей, — кажется, это было осенью 1975 или 1976 года, — после того как я закончил свое выступление и начал отвечать на вопросы, поднялся один пожилой человек и сказал:
— Сэнсэй, я прочел все ваши произведения и в одном из них нашел такие слова: «Литература призвана облекать в слова неизреченную волю Бога». А в другом месте сказано: «Литературе надлежит находить нужное слово для каждого безмолвного требования Бога». Которое из этих двух высказываний более правильно? Если же допустить, что правильны оба, тогда какое вам больше нравится?
У меня было такое ощущение, будто я нежданно-негаданно получил пощечину, но потом я вспомнил день, когда впервые увидел открытки, и успокоился: пожилой джентльмен просто сделал за меня мою работу, отыскав это высказывание в тексте. И я тут же ответил, что считаю правильными обе фразы. Если же говорить о том, которая мне больше по душе, то мне трудно отдать предпочтение той или иной, хотя, пожалуй, теперь я несколько изменил бы вторую фразу, переделав «безмолвное требование Бога» на «требование безмолвного Бога».
