Книга о Боге - [15]

— Ну вот, все трудности позади, жалеть мне больше не о чем, осталось только поблагодарить тебя за все… Право же, я прожила счастливую жизнь…

— У тебя еще будет время, чтобы это сказать, — с нарочитой бодростью сказал я, улыбкой скрывая беспокойство.

— Я никогда не отличалась крепким здоровьем, и тебе было со мной нелегко, но все-таки мне удалось прожить значительно дольше, чем отцу и матери, стоит ли жадничать и продолжать цепляться за жизнь?

— Зачем ты так говоришь? Или тебе все равно, что будет со мной?

— Ты и один прекрасно проживешь, за тебя я спокойна.

Я все собирался снова засесть за свою рукопись, но через три дня, когда мы с женой вместе обедали, она вдруг отложила палочки и уронила голову на стол. Я перепугался, засуетился, стал звонить знакомому врачу, жившему по соседству, но ее дыхание прервалось прежде, чем он приехал.

Я не верил, что можно вот так вдруг умереть. Мне говорили, что раковые больные в последний период испытывают особенно жестокие боли, и я не раз с тревогой думал о том, сколько мучений еще у жены впереди, поэтому, даже после того, как врач объявил, что она скончалась, я не мог в это поверить, мне казалось, что она просто разыгрывает меня, притворяясь спящей, я звал ее, но она не открывала глаз… Так спокойно жена отошла в мир иной. Ей было семьдесят девять лет. В тот день у нашего крыльца пышно цвела красная слива.

Провожать человека в вечность — дело обременительное и сложное, но вот все обряды остались позади, жизнь вернулась в обычную колею, и только тогда я осознал, что наполовину умер.

Это было даже не постоянное ощущение пустоты, знакомое всякому, потерявшему человека, с которым прожито бок о бок шестьдесят лет, а нечто большее — мне казалось, будто от меня действительно осталась только половина, и в физическом и в духовном смыслах, мой запас жизненной энергии был полностью исчерпан. Целыми днями я пребывал в рассеянной задумчивости и даже перестал ходить гулять, хотя это было моей многолетней привычкой. Как ни старались дочери затащить меня на концерт или на выставку, я неизменно отказывался, и это при моей-то любви к музыке и живописи! Ну, а о писательской работе и говорить нечего. В таком состоянии я пребывал около трех лет. Придя же в себя, обнаружил, что к общей расслабленности добавились еще и боли в пояснице, мне стало трудно ходить. Обратился к врачу, но он не смог ничем помочь.

Мои близкие наперебой давали мне советы. Каждый спешил рассказать о том, как сам вылечился от радикулита: одному помогли рекомендации тренера по дзюдо, другому — китайское иглоукалывание, третьему — прижигания моксой, четвертому — костоправ. Все настоятельно требовали, чтобы я немедленно следовал их указаниям. Я испробовал на себе все методы, отчасти потому, что был благодарен им за заботу, отчасти потому, что, как всякий позитивист, любил экспериментировать. Эффект был налицо — с каждым днем мне становилось лучше, и когда я выполнил все рекомендации, у меня уже ничего не болело, однако о полном выздоровлении говорить не приходилось, во всяком случае ходить мне было по-прежнему трудно.

Тут я вспомнил, что мне уже восемьдесят девять — возраст немалый, и устыдился: разве можно столь малодушно пренебрегать временем, дарованным на подготовку к смерти?

И решил не откладывая начать эту подготовку с приведения в порядок своих рукописей. Пока я перечитывал рассказы, мне удалось обрести душевный покой, когда же обратился к романам, ко мне, похоже, вернулись и физические силы. Я окреп настолько, что, отправляясь летом на дачу, прихватил с собой даже ту недописанную рукопись в двести страниц.

А причина, наверное, вот в чем: во-первых, перечитывая свои старые произведения, я понял — многие достойны того, чтобы жить после моей смерти, и мне как писателю это доставило большую радость; во-вторых, прочитанное заставило меня вспомнить, как в течение пятидесяти с лишним лет я целыми днями сидел за письменным столом, постоянно подхлестывая себя мыслью о том, что творить — значит жить.

И вот, как только в этом году на даче я закончил перечитывать и править «Человеческую судьбу», я ощутил прилив бодрости, меня охватил писательский зуд, поэтому я достал привезенную с собой рукопись и, решив продолжить работу над ней, начал читать свои беседы с дряхлой старой дзельквой.

Написаны они были неплохо, вот только найдет ли отклик в сердцах молодых читателей история жизни одинокой дзельквы, которая, чудом выжив, стала свидетельницей многих исторических событий? Вряд ли стоит писать о переменах, происшедших за последнее столетие в районе Восточное Накано — Отиаи, и уж вовсе нелепо тратить оставшееся мне драгоценное время на описание всяких пустяковых историй, свидетельницей которых была старая дзельква, при том, что все они, конечно же, весьма трогательны.

В результате долгих раздумий я, воодушевленный словами о том, что именно в этом — дух моей литературы, решил все-таки написать о неизреченной воле Бога, и даже насмешки Дзиро Мори не заставили меня отказаться от этой идеи.

Глава третья

Однажды, когда, проходя сеанс полного погружения в природу, я лежал в шезлонге под деревьями в саду нашей дачи, мне послышался какой-то странный голос. Я очень удивился и не на шутку задумался, в результате мной овладело непреодолимое желание проверить экспериментальным путем, действительно ли я слышал этот голос, или он мне просто почудился.