Книга о Бланш и Мари - [43]
То есть он мирился с ее все более ярко выраженной неуклюжестью до самой ее смерти и поэтому пришел к правильному решению проблемы, одновременно дав ей сносно и по-человечески прожить последние годы.
Ценой этому, правда, стало огромное количество разбитой посуды.
Бланш неоднократно возвращается в своей «Книге» к служанке Шарко, страдавшей, как выяснилось, рассеянным склерозом и перебившей у него значительную часть посуды, но избавленной им от выслушивания нареканий.
Неужели он и Бланш рассматривал как такую пациентку? И кстати, столь ли уж естественным было вскрывать после смерти тело своей любимой домработницы? Разве не справедливо было бы, спрашивает Бланш в нескольких местах, чтобы к ней самой перешла роль врача, а к нему — пациента, наблюдаемого, выслушивающего диагноз и подчиненного? Любовь и борьба за власть всегда неразлучны, сказала она однажды.
Он пришел в форменную ярость, посмотрел на нее в упор и выскочил из комнаты.
Как же мало ей удалось понять! после стольких лет неудачных экспериментов! — сказал он ей позднее, пытаясь объяснить свою вспышку.
Она лишь спросила:
— Неудачных?
Никаких подробных объяснений или дат, когда их конфликты переходят в любовь.
Вдруг в «Книге» появляется запись, показывающая, что ситуация изменилась.
22 февраля 1886 года Шарко зашел к ней в комнату, сел и взял ее за руку.
Он сидел тихо и спокойно, ничего не говоря.
— Чего ты хочешь? — немного помолчав, спросила она.
Он лишь осторожно погладил ее по руке и ответил:
— Ни о чем на земле или на небе, если таковое существует, я так страстно не мечтаю, как об этой руке. Кожа. Кость. Скелет. Я знаю, как выглядят все составные части. Но почему я жажду именно этой руки? Может быть, она — таинство, Бланш, твоя рука — таинство?
— Таинство? — переспросила она.
— Да, — ответил он, — я не могу спать, не могу думать, вероятно, я такой же одержимый, как мои пациенты. Мне это непонятно. Можно я еще немного посижу у тебя?
— Зачем? — спросила она чуть погодя.
— Это мука, я думаю только о тебе.
— Мука?
— День и ночь.
Она не знала, что ответить, не понимая, действительно ли описанная им мука заключается в ней самой или он пытается сказать нечто иное, что должно было бы ее обрадовать. В комнате надолго воцарилось молчание. Он ничего не делал и не говорил, лишь держал ее руку, тихонько лаская.
— Чего ты хочешь? — спросила она. — Стремишься понять взаимосвязь?
— Ничто не приводит меня в такое смятение и отчаяние, как эта рука.
— Что я должна делать? — спросила она.
— Посиди.
— И все?
— Посиди.
Много позже.
Она сказала: Я не так глупа, я знаю, что ты любишь меня, но наша любовь теоретически невозможна.
Тогда он сказал ей:
— Теория — хорошая вещь, но она не может заставить жизнь прекратиться.
В «Книге» у Бланш встречается и другая формулировка: теория — хорошая вещь, но она не уничтожает реальность. «La théorie, c’est bon, mais ça n’empêche pas d’exister».
На самом деле он пользуется той же формулой, говоря о своей науке и научных возражениях против какой-нибудь гипотезы. Теоретически это немыслимо. Но ведь работает!
Ведь он любил Бланш. Она казалась ему прекрасной.
Бланш была тогда юной девушкой с весьма плачевным жизненным опытом.
И вот на нее обрушилась внезапная, безумная и совершенно невинная любовь, которую немолодой правитель сумасшедшего и наводящего ужас женского дворца возложил к ее ногам, как мольбу. Или как жертву? возможно, перепачканную всем тем, что она видела, чего страшилась и что записывала. При болях в области яичников, так называемых овариальных симптомах, могли применяться следующие методы. Если пациенты — по собственному желанию — требовали лечения болей в нижней части живота, таковое могло происходить с применением нажатия, пресса, сильных ударов или, в отдельных случаях, «ударов мечом», когда мечом плашмя били по животу, пока боли не ослабевали. В истории медицины это считалось обычным методом для снятия подобных болей, но Шарко заострил внимание на важности того, чтобы клинок не поворачивался и в нижней части живота не возникали порезы и кровотечения. В остальном же он ссылался на своего ученика Дезире-Маглуар Бурневиля, подробно проанализировавшего долгий путь чуда в современную науку в своей книге «Science et miracle»[40]; но как ей было защититься от того, что она видела! как понять, что этот правитель дворца, профессор Шарко, был перед ней столь беспомощен!
И чего он искал у нее?
Искал — и нашел.
Они, похоже, встречались в его кабинете в больнице Сальпетриер, всегда целомудренно сидя по разные стороны письменного стола, никогда не переходя к интимности, и негромко беседуя.
