Книга несчастной любви - [43]

– Куда тебя тянет, козел безрогий? Сейчас ты узнаешь, с кем дело имеешь.

Когда ты в шаге от смерти, то начинаешь обращать внимание на всякие незначительные детали. На мешок с мусором, оставленный у дома, на запах какого-нибудь фрукта, пахнущего детством, или на непристойные слова, написанные хулиганами на стене, по которой меня сейчас размажут тонким слоем. Я подумал о книгах, которые никогда не напишу, вспомнил «Тайное чудо» – рассказ, в котором герой-еврей перед самой смертью просит у Бога еще один год жизни. И пока пуля зависает в утреннем тумане, Яромир Хладик заканчивает свою драму и, найдя последний эпитет, умирает. Не было ли в том пустом доме на площади какой-нибудь синагоги? Как «летний лагерь» на иврите? Ах, Беки, Беки, ты не в силах мне помочь.

– Что тебе не понятно? Да ты всего лишь сопляк, глиста полудохлая. Сейчас ты узнаешь, почем фунт лиха.

И мой убийца скользнул рукой за доказательством всех теорем под пиджак, порылся немного где-то между подмышкой и областью сердца, словно он что-то искал, и мое воображение очень явственно нарисовало это «что-то» в изящной кобуре из итальянской кожи, такой же итальянской, как и дорогущие туфли Ниночки. Что-то металлическое сверкнуло на площади золотым блеском, и в тот момент мне ужасно захотелось вспомнить, кто играл в «Человеке с золотым пистолетом» [241]: Шон Коннери или Роджер Мур [242]. Я старался не думать перед смертью о подобном пустяке, но было слишком поздно, потому что он уже вытаскивал руку. Брал ли он вот так мелок, когда читал свои лекции?

– Этим, что ты видишь, я убью тебя насмерть, придурок. Для моей невесты ты сопляк еще. А ты уж думал, что я закончу как «Заключенный номер девять» [243]? Никоим образом, козел. Вот это убьет тебя, потому что этим я тебя навечно урою в могилу.

И взмахнув перед моими носом своей Golden American Express из «Чейз Манхэттен Банка» с холмов Чапультепека [244], он снова сунул ее в карман и навсегда увез Итцель на «Поезде отсутствия».

Все произошло так быстро и неожиданно, что, когда я остался один, голова у меня поплыла, рой мошек устремился по кишкам к моему рту, ноги мои подкосились, сбросив с себя давящую доселе тяжесть. Это было действие силы тяжести: когда твое состояние становится тяжелым, тело падает. К сожалению, это также была математика. В полубреду я понял, что все было по высшему классу, и я запел мексиканскую сегирийю:

Так получилось – подвел пистолет.

Смерть позабыла свое ремесло.

Спасся ты чудом от пули моей

Знай, что тебе в эту ночь повезло. [245]

– С тобой все в порядке? Что с тобой случилось? Тебя толкнули?

Сквозь ресницы, затянутые белым туманом, я разглядел склонившуюся надо мной красивейшую девушку. И поскольку мне не хотелось, чтобы меня снова бросили, я поспешил рассказать ей обо всем, что случилось со мной: про Итцель, про ее геометрического жениха, про играющих фламенко марьячи, про «Экзорсиста», «Трену», мою тетю Нати, графиню Потоцкую… И все.

Когда я увидел, что девушка в испуге бросилась бежать, я сказал себе, что впервые в жизни я осмелился сказать правду, и потому никак нельзя просто взять и оставить в покое эту обворожительную девчонку. И я побежал за ней и бежал до самой «Ла-Карбонерии», готовый влюбиться еще раз.

Ла-Вереда, лето 2000 г.

Эпилог

В отличие от политики или бизнеса, которые в лице самых выдающихся представителей этого жанра твердят не переставая об обещаниях и прибылях, любовь не приемлет успеха с таким же постоянством. Когда политик верит, что добился своего, его избиратели аплодируют ему, когда предприниматель полагает, что добился победы, его клиенты поддерживают его, но в любви нет ни клиентов, ни избирателей. Поэтому когда кто-нибудь кичится тем, что, мол, достиг великих успехов в качестве покорителя женских сердец, то рискует нарваться на того, кто запросто разъяснит ему, что не было ни великого успеха, ни великого покорителя женских сердец. Неудача же в любви, наоборот, не допускает иного толкования.

В «Книге несчастной любви» я захотел объединить десять моих наиболее показательных неудач в делах любовных. Их было значительно больше, но хвастаться этим вряд ли стоит. Однако невезение в делах любовных оказалось – хоть в этом-то прок – хорошим поводом посмеяться над сердечной неудачей, ведь несчастная любовь – гарантия хорошего веселья. Несчастная любовь – это не любовь, оборванная несчастьем, бедой или трагедией, поскольку смех в таком случае был бы явно недобрым. Нет. Добрый юмор моего романа кроется не в любви несостоявшейся, а в любовях несостоятельных.

И поскольку значительными и серьезными произведениями считаются произведения, которые скорее дают возможность покопаться в палимпсестах [246], фоноцентризмах [247], пролепсисах [248] и в прочем наборе семиотических понятий деконструктивной критики, хочется предостеречь жаждущих любви бдительных филологов, чтобы они не пытались выискивать в моем романе ничего подобного, поскольку со времени моего первого текстового опыта я стою на позициях свободного текста, бескомпромиссных текстуальных связей, текста ради текста, я стою на позициях литературы гомотекстуальной, битекстуальной и гетеро-текстуальной. Дело в том, что ваш покорный слуга не видит в написанном текст воспроизводящий, а видит в нем текст производящий