Книга Мирдада - [5]

“Разве здоровому нужен костыль?

Символ свободы — дорожная пыль.

Мы лишь, калеки, с палкой бредем.

Только у узника должен быть дом”.

Распевая это хором, они стали готовить себе ложе, взрывая пальцами гравий и выравнивая его. На меня они при этом не обращали ни малейшего внимания. В отчаянии я вскричал:

“Взгляните на мои руки. Взгляните на мои ноги. Я путник, заблудившийся на этом безлюдном склоне. Мой путь сюда помечен кровью. Я не в силах рассмотреть ни дюйма дальнейшего пути по этой ужасной горе. А вам она, как кажется, хорошо знакома. Вы не боитесь возмездия? Дайте мне, по крайней мере, фонарь, если вы не позволяете мне остаться в гроте на ночь”.

“Нет любви напоказ, светом не поделишься.

Сам люби и свети, если не поленишься.

И природа во тьме мертвою покажется,

А бродить в темноте, кто ж на то отважится?”

Разгневанный до крайности, я решил прибегнуть к мольбе, хотя одновременно и чувствовал, что все окажется бесполезным. Ибо неукротимая сила влекла меня наружу.

“Добрый дедушка, милая бабушка! Хоть я и окоченел от холода, хоть я и онемел от усталости, но не буду я таким уж лишним. Я не ложка дегтя в бочке меда. И я когда-то любил. Я оставлю вам свой посох и свое скромное жилище, которое вы избрали в качестве брачного чертога. Но взамен я хочу попросить вас об одной вещи: Если уж вы отказались дать мне фонарь, не будете ли вы так любезны, указать мне направление отсюда к вершине горы? Ведь я совершенно сбился с пути, меня совершенно выбило из равновесия. Я не знаю, ни как высоко уже поднялся, ни сколько мне еще предстоит подниматься”.

Не обратив на мои мольбы никакого внимания, они продолжали распевать:

“К вершинам кто стремится, заглядывает вниз.

Чтоб к правде приобщиться, бежать не торопись.

Кто чувствует глубоко, совсем окоченел.

А мастер красноречья — словно онемел.

Приливы и отливы — только лишь течения.

Чтоб тайну обрести — иди без направления.

Самое великое — воистину мало.

Раздай все без остатка, богатство чтоб пришло”.

Из последних сил я стал умолять их сказать хотя бы, в какую сторону от грота мне следует идти. Ведь смерть меня может поджидать на первом же шагу, который я только успею сделать. А мне так не хочется умирать. Затаив дыхание, я ждал ответа. И он явился в форме очередного странного куплета, который только еще больше меня запутал и разозлил:

“Скалистые обрывы круты и высоки.

Объятья этой бездны нежны и глубоки.

Все жители земные в одной норе сидят,

Приманку заглотили, ввысь больше не глядят.

Им — смерть одна награда: ”Живи, чтоб умереть,

Или уйдя — будь в жизни” — так следует всем петь!”

Как только я на ощупь выбрался из грота, свет фонаря угас. Собака тоже вышла со мной, как будто для того, чтобы убедиться, что я действительно ушел. Тьма была так тяжела, что я буквально ощутил ее черное давление на своих веках. Но у меня не было ни секунды, чтобы осмотреться. Собака очень убедительно мне это продемонстрировала.

Один нерешительный шаг. Другой. А на третьем шагу я вдруг ощутил, что гора подо мной поехала. Я почувствовал, что на меня набросились как бы бурлящие морские волны тьмы, которые сбили мое дыхание и с силой повлекли меня все ниже, ниже и ниже.

Последнее, что мелькнуло в моей голове, когда вихрь увлек меня в пустоту Черной Бездны, это образ чертова жениха и невесты. Последние слова, что я бормотал, когда дыхание замирало на моих устах, были те, что произнесли они:

”Живи, чтоб умереть, или, уйдя — будь в жизни”.

Хранитель Книги

“Восстань, счастливый странник. Ты достиг своей цели”.

Мучимый жаждой, скорчившийся под палящими лучами солнца, я приоткрыл глаза и обнаружил, что лежу, распростершись на земле, а надо мной склонился темный силуэт мужчины. Он аккуратно смочил мои пересохшие губы и бережно протер мои многочисленные кровавые раны. Его прикосновения были сильны, сам он был внушителен, груб, космат, лицо его заросло бородой, острый взгляд был пристален и глубок, возраст определить было невозможно. Вместе с тем, его прикосновения были нежны и ободряющи. С его помощью я смог сесть и мне даже хватило сил, чтобы задать несколько вопросов. Причем голос мой едва достигал моих собственных ушей.

“Где я?”

“На Алтарном Пике”.

“А где грот?”

“Позади”.

“А Черная Бездна?”

“Перед тобой”.

Велико же было мое удивление, когда я огляделся по сторонам и действительно обнаружил грот за своей спиной, а мрачную зияющую пропасть впереди. Я находился на самом ее краю. Тогда я попросил человека перебраться со мной в грот, что он с готовностью и сделал.

“Кто вытащил меня из Бездны?”

“Кто направлял тебя к вершине, должен был вынести тебя и из Бездны”.

“Кто же он?”

“О, это тот, кто запечатал мои уста и привязал меня к этому Пику на сто и еще на пятьдесят лет”.

“Так значит, ты и есть привязанный аббат?”

“Да, я — он”.

“Но ты говоришь, а он — нём”.

“Ты развязал мой язык”.

“Но он избегает общества людей. Ты же, как кажется, вовсе меня не боишься”.

“Я избегаю всех, кроме тебя”.

“Но ты же никогда прежде не видел моего лица. Как ты смог избегая всех, узнать меня?”

“Ибо я ждал твоего появления сто и еще пятьдесят лет. А прождать сто и пятьдесят лет — это не один день провести. Во всякое время года, при любой погоде мой грешный взор обшаривал все камни на Откосе, в надежде, не обнаружится ли вдруг человек, пытающийся взобраться по нему на гору, человек, который появится здесь так, как появился ты, голый, израненный, даже без посоха, даже без всяких припасов. По Откосу пытались подняться многие, но взойти не смог никто. Многие приходили с других направлений, но не было среди них такого — голого, без посоха и без припасов. Вчера я весь день следил за твоим продвижением. Я позволил тебе устроиться на ночь в гроте. Но когда я пришел сюда на рассвете, то обнаружил тебя бездыханным. Но я был уверен, что ты вернешься к жизни. И вот, ты уже более жив, чем я. Ведь ты умер, чтобы жить, а я живу, чтобы умереть. Да будет преславно его имя! Все случилось именно так, как он предсказал. Все случилось так, как и должно было случиться. У меня не осталось никаких сомнений, что ты и есть тот самый, избранный, человек”.