Книга мечей - [199]

И тут же испытал потрясение, из-за которого сознание прояснилось еще больше. Этим утром не все боги ушли. Женщина, похожая на величественную статую, но столь же реальная, как любая женщина, стояла возле рассыпавшегося пеплом костра, держа в руке меч.

Богиня смотрела сверху вниз на Кристин, которая спала, сидя возле Марка в полураспахнутой на груди охотничьей рубашке.

— Я Афродита, — сказала богиня Марку. — Меня призвали, мне пришлось прийти к тебе, и теперь я вижу, что должна кое-что сделать. Как приятно, дитя смертного, отдать тебе все. Она возвращает тебе жизнь и при этом отдает тебе всю свою жизнь — надеюсь, что ты это оценишь. Но, полагаю, мужчины никогда этого не делают.

— Я все понял, — ответил Марк.

— Понял? Ничего ты не понял. По-настоящему не понял. Но когда-нибудь, возможно, поймешь.

И богиня приблизилась к ним длинными неторопливыми шагами, одновременно поднимая меч. Встревоженный Марк резко сел и выпрямился. Прежде чем он успел что-либо сделать, Афродита ударила мечом в спину спящей Кристин.

Меч испустил звук, напоминающий резкий выдох. Марк увидел, как широкая и блестящая полоса стали исчезает в спине Кристин и совершенно бескровно выходит между ее грудей — чтобы вонзиться прямо ему в сердце, потому что он сидел рядом с ней. Он вскрикнул от сильнейшей боли, какой никогда еще не причиняла ему никакая рана, и упал замертво.

Но потом понял — ему лишь приснилось, будто он умер.

На самом же деле, подумалось ему теперь, он просыпается.

Он лежал на спине, и хотя бы этот факт был реальным и несомненным. А бесконечная боль в голове наконец-то исчезла. Но Марк не стал открывать глаза, чтобы проверить, спит он или все же умер, — слишком уж тяжелыми казались веки, чтобы тратить на это силы.

Удовлетворенно вздохнув и познав невыразимое наслаждение от прекращения боли, он слегка переменил позу и быстро заснул нормальным сном.

Когда Марк снова пробудился, ему показалось, что день уже близится к закату. А действительно ли богиня с мечом появилась именно на рассвете? Ведь все это могло оказаться сном. Но нет — и он, и Кристин были реальны. Охотничья рубашка валялась в стороне, а девушка лежала рядом с ним, укрытая тем же плащом.

Казалось, что ее кровь сейчас струится в его венах, принося исцеление, а его кровь тоже перебралась в ее тело, отдавая и принимая жизнь.

В ее тело. Текла его жизнь…

Стояло утро, когда он вновь проснулся — неторопливо, но теперь уже окончательно, сперва без удивления отметив тяжесть прильнувшего к нему теплого гладкого тела. Потом стал вспоминать, и его переполнило изумление.

Марк тут же сел, подняв руки к голове. Он все еще был покрыт засохшей кровью, а таким грязным никогда в жизни не был, он мучился от жажды и волчьего голода, но боль и лихорадка бесследно исчезли. Обнаженная Кристин, столь же грязная и измученная, каким он ощущал себя, но живая, здоровая и теплая, лежала рядом, свернувшись калачиком, и крепко спала.

Солнце уже около часа как взошло. Неподалеку белел пепел погасшего костра. Их лагерь находился в рощице, где-то рядом журчал невидимый ручеек. Место оказалось совершенно незнакомым, Марк даже не помнил, как они сюда приехали.

Чуть поодаль стояли два ездозверя, худые и едва ли не загнанные, но сейчас они деловито жевали траву. Кто-то снял с них седла и стреножил.

Марк встал, и черно-золотой плащ — единственное, что его прикрывало, — упал. Он вновь коснулся лба, набрался смелости и надавил на рану пальцем. Но от раны, если не считать засохшую кровь, не осталось и следа.

У его ног зашевелилась Кристин; он взглянул вниз и увидел, что ее разбудило его движение. Она восхищенно распахнула глаза.

— Ты исцелился, — произнесла она таким тоном, словно ожидала подобного исхода, но он все же удивил ее и почти напугал.

— Да. — Марка тоже едва не напугало столь внезапно вернувшееся здоровье. Ему даже шевелиться не хотелось из опасения нарушить целительные чары. — Ты сделала это для меня.

— Марк. — Она словно попробовала его имя на вкус, выговаривая в первый раз. И задала вопрос, который Марку в тот момент совершенно не показался неуместным: — Ты любишь меня?

— Да. — Он ответил сразу, с четкой уверенностью. Ему даже думать не пришлось. Но потом он серьезно задумался и над вопросом, и над своим ответом. Опустился на колени рядом с Кристин, посмотрел на нее, прикоснулся с благоговейным трепетом, словно она сама была великим, истинным вопросом, требующим от него наилучшего ответа.

— Да, — повторил он. — Думаю, я люблю тебя больше собственной жизни — и даже если то, что с нами произошло, вызвано какими-то чарами, то это все равно так.

— А я люблю тебя больше жизни, — отозвалась она. Взяла его за руку, поцеловала и приложила к своей груди. — Я думала…

— О чем?

Она встряхнула головой, словно отгоняя какую-то мысль, и села рядом с ним.

— Я боялась, что мои чары тебя не спасут — а они были лучшим, что я могла для тебя сделать. И думала, что мы погибнем вместе.

Они посмотрели друг другу в глаза. Марк прервал недолгое молчание:

— Мне приснилось, что здесь, с нами, была Афродита.

Кристин по какой-то причине решила, что эти слова следует очень серьезно обдумать. Марка поразило, что они смотрят друг на друга точно двое детей, лишь начинающих познавать мир. А то, что они уже успели узнать, их потрясло. Ему прежде казалось, что он кое-что знает о мире, но, очевидно, еще большего он не знал. Но тут его вниманием овладели слова Кристин: