Книга магии - [25]

Несколько недель он был в центре внимания, и это его раззадоривало ещё больше. Словно рыжий звонкоголосый бесёнок на тощих ножках, покрасневших от холода, он носился по замку. Повсюду его похлопывали и поглаживали своими огромными ручищами многочисленные дядюшки, умилялись его выходкам и болтовне, а когда он убил кролика, мальчика хвалили и держали на руках, словно он добыл два десятка оленей.

Ночевал он вместе со всеми, укладывался среди огромных, духовитых, косматых тел вокруг очага, пылающего в середине зала.

Взбудораженный, он долго не мог заснуть, наблюдал за дымом, струящимся сквозь проём в крыше, слушал, как дядья и кузены храпят, беседуют и пускают ветры после доброй кружки эля. Хью чувствовал, что все это неспроста, что‐то от него скрывали, почему в этот приезд его ставили выше более взрослых кузенов, ему доставалась лучшая порция густой похлёбки, щедро сдобренной маслом, почему прислушивались к тому, что он говорил. Мальчик не мог объяснить, почему время от времени ловил на себе пристальные, печальные взгляды, словно его жалели. Иногда какая‐нибудь женщина, не обращая внимания на его выходки, хватала его на руки и крепко обнимала. Он явно был замешан в неизвестной ему истории и от этого еще больше расходился.

Однажды, вбежав в залу, он увидел, как дядя Терлох Луних ругается со своей женой. Дядя кричал, чтобы она не совала нос в мужские дела. Увидев Хью, женщина подошла к нему, одернула на нем плащ, смахнула листья и репьи.

– Ему что, всю жизнь придется одеваться на английский манер? – бросила она через плечо Терлоху Луниху, который сердито пил у костра.

– Его дед Конн носил костюм, – фыркнул Терлох себе в кружку. – Нарядный камзол черного бархата с золотыми пуговицами и черную бархатную шляпу. С белым пером! – рявкнул он, а Хью не мог понять, на кого он сердится: на жену, Конна или на себя.

Женщина заплакала. Она закрыла шалью лицо и вышла из зала. Терлох взглянул на Хью и сплюнул в очаг. Ночи напролет они сидели в свете костра и огромной чадящей свечи из камыша и сала, пили пиво, испанское вино и беседовали. Все разговоры были об одном – клане О’Нилов и том, что его касалось, будь то сказания или песни, дошедшие из глубины веков, или обсуждения странного поведения – глупости ли, коварства, трудно сказать – английских захватчиков, или налетов соседних кланов и ответных нападений, об историях из глубокой старины.

Хью не всегда мог разобрать, да и старшие не были уверены, что из рассказа произошло тысячелетие назад, а что совсем недавно. Герои рождались и совершали набеги, убивали врагов и угоняли их скот и женщин. Некоторых даже короновали в Таре. Упоминали о короле Ниалле Девяти Заложников, верховном короле Юлии Цезаре, о Брайане Бору и Кучулане, Шоне О’Ниле и его свирепых «красноногих» шотландцах, о сыновьях Шона и сыне короля Испании.

Его дед Конн был О’Нилом, но позволил англичанам величать его графом Тиронским. У ритуального камня всегда маячил какой‐нибудь О’Нил, принимавший корону в Туллихоге под звон колокола Святого Патрика. Конн О’Нил, граф Тиронский встречался за морем с королем Гарри и обещал выращивать кукурузу и учить английский язык. А на смертном одре сказал, что англичанам доверяют только дураки.

Среди хитросплетенных преданий о былом, где каждая история ярко выделялась цепочкой знаменательных событий, но в то же время была тесно связана со всеми остальными, Хью разглядел историю своего клана. Он узнал, что его дед не установил порядка наследования титула О’Нилов. А также как его дядя Шон взбунтовался и убил своего брата Мэтью, отца Хью, и теперь звался О’Нилом и объявил весь Ольстер своим владением, совершал набеги на земли кузенов, когда заблагорассудится, с шестью жестокими сыновьями. Мальчик узнал, что он, Хью, имел полное право на то, что отобрал у него Шон. Иногда все это было видно так же ясно, как затейливые силуэты по-зимнему голых ветвей на фоне ясного неба, иногда нет. Англичане… здесь крылась загадка. Как соринка в глазу, они сбивали с толку, мешали ясно видеть.

Терлох с удовольствием смакует:

– Вот явится сэр Генри Сидни со своим войском, а, Шон? Сможет ли Шон ему противостоять! Да никогда! Ему бы свою шкуру спасти. И то для этого придется прыгнуть в Великую реку и уплыть. Выпью за здоровье лорда-наместника – он добрый друг истинного наследника Конна.

Или еще говорили так:

– Чего они требуют? – спрашивает блюститель закона, страж правосудия.

– Ты преклоняешь колено пред королевой и предлагаешь все свои земли. Она их забирает и дарует тебе титул графа… и все твои земли обратно. Ты ее подданный, но ничего не изменилось…

– И они клянутся выступить против твоих врагов?

– Нет, – говорит другой. – Зато ты обязан помогать им, даже если они ополчились против твоего родственника или вассала. Конн был прав: им доверять нельзя.

– Только вспомни Десмонда, сидящего все эти годы в лондонской тюрьме. Он им доверял.

– Десмонд, считай, их человек. Нормандец. Их кровь. Не О’Нилы.

– Fubun, – говорит слепой поэт О’Махон тихим тенором, и все стихают. – Позор вражескому оружию! Позор золотой цепи! Позор суду, который говорит на английском! Позор отвергающим сына Марии!