Книга колдовства - [2]

А вот маленькая рука, выводящая эти строки, действительно желтушного оттенка; сейчас она еще держит перо, но вскоре закоченеет так сильно, что станет бесполезной. Мышцы этой детской руки привыкли выводить ученические каракули, оттого эти строки кажутся написанными детским, еще не сформировавшимся почерком. Я попробовала писать левой рукой. Не получается. Малютка Мисси при жизни была правшой — такой, видно, суждено ей остаться и после смерти. Ну, теперь, принеся извинения за отвратительную каллиграфию, можно начать строчить со всей скоростью, на какую я способна в сложившихся обстоятельствах. Ибо, хоть я и могу вдохнуть в сию оболочку некую видимость жизни — это нетрудно, бедняжка теперь и хрипит, и стонет, и плачет, и воспроизводит все прочие признаки тяжкой болезни, — но этого хватит не больше чем на день-два. Потом тело девочки станет выказывать признаки своего истинного состояния. Вскоре родные придут сюда, найдут смердящий труп и, вместе с другими путешественниками, пожелают прочесть молитву, вспомнить слова апостола Павла и предать ее тело, это самое тело, морской пучине, отправить его на самое дно, хотя болезнь, возможно, уже начала делать свое дело, и в итоге корабль может стать плавучим моргом.

Да, ее тонкие руки уже коченеют, пальцы едва сгибаются, зрение становится все хуже по мере того, как глазные яблоки перестают повиноваться управляющим ими мышцам. Не без усилий я склоняю ее золотое чело над страницей, чтобы наставить и просветить того, кто прочтет мои заветы, мою последнюю «Книгу теней». Я полагаю, что ты, сестра… Впрочем, теперь мне предстоит состязаться с самим временем, а потому — скорее, вперед!

Вернее, назад. Вернемся к тем временам, когда моя душа обитала в моем собственном теле. Назад, к той поре, когда я была жива и опять бежала от самой себя. Нет, я не так выразилась — не в бегах же я находилась. Скажем так: я отбыла на поиски чего-то. Смысла жизни? Да, пожалуй, именно его.

Звучит иронически.

В каком это было году? На сей раз пусть отправной точкой станет 1837 год; к тому времени я прожила в Штатах уже десять лет, распрощавшись не только с моей родной Францией, но и с законами божескими и человеческими. К тому же в течение этих десяти лет я пала так низко, как уже не опущусь никогда. И мне захотелось бежать. Куда мне было податься? Ах, все равно, лишь бы в какое-то другое место. И вот я снова отправилась в путешествие, как печальная странница в смятении спрашивая себя: удастся ли мне когда-нибудь избыть свою истинную сущность и оставить позади все, что связано с ней?

Где находилось это «другое место»? Alors,[3] пусть я еще не знаю, где закончится моя нынешняя повесть, но мне известно, где она началась. Итак, отправляемся в путь.

В Гавану.

Часть первая НИГРЕДО

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Но у меня моя собственная меланхолия, составленная из многих элементов, извлекаемая из многих предметов, а в сущности — результат размышлений, вынесенных из моих странствий, погружаясь в которые я испытываю самую гумористическую грусть.

У. Шекспир. Как вам это понравится

(Перевод Т. Щепкиной-Куперник)

Ах, какое зрелище представляет собой Гаванская бухта при свете уходящего дня!

Этот вид накрепко врезался мне в память, потому что мы приплыли туда на закате и, к вящему нашему сожалению, не замедлили узнать, что не имеем достаточно времени, чтобы успеть зайти в нее до наступления темноты. Нам недвусмысленно дали это понять выстрелы пушек с форта Морро. Гавань, как и сам город, закрывалась до следующего восхода солнца. Слабым утешением стало замечание капитана: по его профессиональному мнению, в гавани было слишком много судов, чтобы плавать по ней ночью. Поэтому мы подыскали место получше на внешнем рейде, у самых стен форта Морро — мы могли слышать, как городские часы отбивают каждую четверть часа, — легли там в дрейф и на всю ночь отдали себя на волю волн и ветров.

На исходе нашего долгого плавания мне в течение многих тягучих часов довелось любоваться тем, как серебристо-зеленые берега острова Куба медленно вырастают из морской синевы. Нетерпение мое возрастало, хотя мне еще было неведомо, что «Афей», на борту которого мы выплыли из Саванны, затеял гонку с заходящим солнцем, словно преследуя его. Если бы я знала, что каждый вечер пушки форта Морро возвещают о закрытии гавани и всего города на ночь, я бы слегла от нервного расстройства, так велико оказалось бы мое огорчение. Ибо, отправляясь в Гавану, я не имела ни малейшего представления о том, что или кто меня там ждет.

Встретит ли меня Себастьяна д'Азур, — та самая, когда-то открывшая мой дар, моя мистическая сестра, soror mystica, с которой я так давно не виделась? После разразившейся во Франции революции она позабыла о славе придворной художницы и удалилась в свой замок, тихо ветшающий где-то на побережье Бретани. Может, Себастьяна действительно ждет меня на Кубе? И кого она подразумевала под местоимением «мы»? На кого намекала столь таинственным образом? «У нас есть для тебя сюрприз», говорилось в ее письме, полученном мной в Сент-Огастине.[4] Может, мне предстояла встреча с ее консортом