Книга I. Поганое семя - [20]

Она с брызгами вошла в озеро и, смешно отплевываясь, пустилась плыть по-собачьи. Рыжая голова ее напоминала огненную хризантему. Сделав круг, Варвара вышла на берег и неожиданно застеснялась.

– Чур, не подглядывать.

Она царственным жестом завернулась в простыню и стала подниматься по косогору.

Как бы не так – Граевский проводил ее жадным взглядом и, ловко взобравшись по песку, притаился под кустом на краю поляны. Его разбирало жгучее любопытство, до смерти хотелось увидеть, как Варвара будет натягивать чулки, возиться с подвязками, надевать невесомые, в ажурных кружевах, панталоны. Но его постигло разочарование. Туалет Варвары был скор и упрощен. Обсохнув, она нырнула в легонькую сорочку, щелкнула кнопками холстинкового платья и, надев на босу ногу туфельки-плетенки, украсила распущенные волосы соломенной шляпкой. Милая непосредственность деревенской прозы.

– Кузина, вы очаровательны. – Выскочив из-за куста, Граевский предложил даме руку, тут же получил пледом пониже спины и, чтобы заслужить прощение, подхватил Варвару на руки и помчался вниз по косогору. Забежав в озеро по колено, он побрел вдоль берега и в тени ветвистой, склоненной над водой ивы увидел лодку с белой надписью «Минерва».

– Ваша ладья, кузина. – Рассмеявшись, Граевский усадил Варвару и, взяв ее руки в свои, нежно поцеловал ладони. – Это чтобы не было мозолей.

В его душе клокотал вулкан бешеной, сумасшедшей радости.

– Вот она, joi d'amor![1] Veni, vidi, vici[2], а потом говорит: «Греби отсюда». – Варвара улыбнулась и, погладив Граевского по щеке, бросила весла на воду. – Ты, огненный арабский жеребец, не устал? Места в лодке хватит.

В голосе ее промелькнуло беспокойство.

– «Злые языки страшнее пистолета». – Граевский развернул лодку и легко вытолкнул ее на глубину. – Magna res est amor[1]. Но только sans phrases[2].

Он лег на песочек и стал смотреть, как у Варвары из-под весел полетели веселые брызги. Грести она не умела, «Минерва» оставляла на водной глади ломаный, извилистый след.

Наконец лодка причалила к мосткам. Варвара сошла на берег, и, едва ее белое платье потерялось в глубине аллейки, Граевский с шумом бросился в озеро. Сердце его билось мощно и ровно, мышцы дрожали от избытка энергии. Хотелось быть добрым, кричать от счастья и делать глупости. Еще хотелось есть. Распугивая рыбную мелочь, Граевский выбрался на мостки, быстро оделся и побежал по аллейке к дому. У себя в спальне он переменил белье, причесался, надел щегольские штаны со штрипками и ровно с первым ударом гонга уже входил в столовую.

Это была солнечная, просторная комната, с большими окнами, прикрытыми шторами. На подоконниках в горшках цвела герань, мебель была несколько старомодна, зато крепка и удобна, рассчитана на века.

– Плавал? – Генерал глянул на шевелюру Граевского, еще не высохшую после купания, и одобрительно похлопал по плечу: – В жару это первое дело, да и вообще… Еще Суворов писал о пользе водных процедур. Чтобы голова была ясной, а тело чистым.

Крепкий, в неизменной генеральской тужурке, он смотрелся внушительно, от него хорошо пахло табаком и французским одеколоном.

– Прошу к столу. – Тетушка сделала приглашающий жест и тяжело опустилась на гнутый, крытый французским гобеленом стул. – Лед тает.

Ей нездоровилось, и поверх шелкового балахона она набросила кружевную, похожую на рыбную сеть, шаль.

Ольга вышла к столу все в том же ситцевом платье, с волосами, по-девичьи заплетенными в косу, при виде же Варвары у Граевского сбилось дыханье. Одетая в строгое платье, с черепаховым гребнем в прическе, она вошла, не поднимая глаз, и опустилась на стул с гордым видом – загадочная, недоступная и прекрасная. Холодная, словно Снежная королева из детской сказки.

– Ну, Господи, вкусим от щедрот твоих. – Дядюшка перекрестил грудь в светло-серой тужурке, повар, стоявший у стены, встрепенулся, и обед начался.

Ввиду жары вначале ели холодное – ледяную ботвинью с осетриной, паштеты, пикантный галантир из судака, заливного поросенка с хреном. Пили много белого вина, подаренного дядюшке его однополчанином, отставным полковником Ртищевым. Толстый повар отпускал блюда с важностью, лакей, одетый во фрак, обливался потом, желчная горничная стучала каблучками по наборному паркету.

Для основательности в качестве горячего были поданы гусь с яблоками и кровавый ростбиф с молодой, посыпанной укропом картошкой. Тетушка, недомогая, отмалчивалась, генерал же, будучи в ударе, поведал несколько двусмысленную историю из времен своей молодости. Речь шла о сторублевой ассигнации, разрываемой на кусочки, каждый из которых вручался «этуали» лишь после оказания определенной благосклонности. Тетушка, прошептав что-то, перекрестилась, Варвара из вежливости улыбнулась, Ольга, покраснев, молча занялась гусем. Желчная горничная, слушавшая внимательно, мечтательно закатила глаза.

– Если верить господину Марксу, это, кузина, и есть переход количества в качество. Из бесполезных обрывков можно склеить банкноту и купить новые панталоны. – Улыбнувшись Ольге, Граевский отрезал кусочек ростбифа, а генерал, помрачнев, сразу забыл о веселых певичках: